Впрочем, если в другой раз он счёл бы это бредом, связанным с адаптацией на незнакомом месте, то теперь истолковал иначе: станция оптимизировала энергетические затраты и использовала уже имеющиеся клише. И это показалось ему разумным.

– И… Чего там, у водопоя?

– Не пойми что, – произнёс Головин и вздохнул, – пока шёл, накрыло каким-то апгрейдом. И теперь я чувствую себя очень много знающим. Но что именно я знаю нового – сказать не могу.

Они помолчали. Потом Билли нагнулся и взял с пола пару новых носков в магазинной упаковке. Разорвал её и стал надевать носки.

– Красивый цвет, – заметил Головин.

– «Галатея». Я его сам придумал.

– Ты чувствуешь в себе какие-то изменения?

– Чувствую. Но я к этому привык. Я каждый день чувствовал в себе изменения, это такая местная специфика.

Надев носки, Билли обулся в пару новеньких кроссовок. А ещё на нём был спортивный костюм, хотя когда Головин уходил, он оставлял Билли в его уже привычной пижаме.

– Это ты сам надумал себе такой костюм и кроссовки?

– Нет, это станция. Это приготовления, друг мой.

– Да, понимаю. А я теперь вижу в кубитных координатах.

– Замечательно. Я тоже.

Билли поднялся и, потопав ногами, обутыми в новую обувь, удовлетворённо кивнул.

– Я тебя уже спрашивал про пулемёт? – спросил он.

– Спрашивал.

– А ты что?

– Я ответил.

– Значит, порядок.

Билли прошёлся по помещению, оценивая свои обновки, время от времени поглядывая в зеркало, которого Головин не видел, но знал, что оно есть. Просто машина экономила ресурс, давая ему лишь знание об этом зеркале, но опуская формирование визуального образа.