Это была ее песня. Дейрдре исполняла ее по телевидению за месяц до пожара в театре… за месяц до гибели. Незатейливая мелодия сразу пришлась по вкусу всей стране: людям нравятся такие незамысловатые вещицы. В ней была искренность, зато напрочь отсутствовал тот налет вульгарности, который обрекает на забвение многие ранее нашумевшие хиты. Никто не мог сравниться с Дейрдре в исполнении этого шлягера. Его так прочно ассоциировали с ней, что, когда после трагедии артисты решили возродить песню в память о погибшей и потерпели полное фиаско в попытке сымитировать своеобразие ее интерпретации, хит умер сам собой из-за невозможности достойного исполнения. Отныне любой, напевающий эту мелодию, с грустью вспоминал именно о Дейрдре как о чем-то прекрасном и навеки утраченном.

Но сейчас песня не казалась печальной. Если и нашелся зритель, до сих пор недоумевающий, кто бы мог сообщать движение этому гибкому металлическому телу, то теперь и он отбросил всякие сомнения: и песня, и голос принадлежали только Дейрдре, а чудная грация присущих ей одной поз дополняла эту уверенность, словно перед публикой возникло хорошо знакомое лицо.

Дейрдре не успела допеть музыкальную строку, как аудитория уже узнала исполнительницу и не дала ей продолжить. Гул, прервавший пение, был более красноречивой наградой, чем вежливое внимание. Сначала по залу пронесся шепоток недоверия, затем — долгий вздох удивления, почему-то напомнивший Гаррису ахи на дневном сеансе при появлении на экране легендарного Валентино[12], умершего больше столетия назад. Но этот вздох не был похож на мимолетное изумление. Многократно возросшее напряжение проявилось в неясном шуме, отдельных восклицаниях, робких попытках аплодировать и, наконец, вылилось во всепоглощающую овацию, сотрясшую зал театра. Изображение на экране дрогнуло и зарябило от напора аплодисментов.

Умолкшая Дейрдре стояла на сцене, объятая ревом зала, и реверансами благодарила публику, заметно вздрагивая от нахлынувших на нее чувств. Гаррис не мог отделаться от впечатления, что она лучисто улыбается, а по ее щекам текут слезы. В тот миг, когда Мальцер потянулся к выключателю, ему даже показалось, что Дейрдре посылает зрителям воздушные поцелуи характерным для знаменитых актрис жестом. Отсвечивающими золотом руками она касалась безликой маски и осыпала публику приветами, хотя никто так и не разглядел ее губ.

— Ну что? — торжествующе спросил Гаррис.

Мальцер нервно потряс головой. Очки ерзали у него на носу, и вместе с ними перемещались искаженные линзами глаза.