Нимфа сейчас, расслабленная и откровенная, признающаяся в собственной вынужденной привычке быть всегда в тени, казалась особенно уязвимой. Гордая республиканка — ха, и ещё раз ха! Как её гоняли сегодня по коридорам какие-то недавние внешники — так ни в какой постели потом не отыграешься. Очень захотелось защитить эту женщину, отомстить её опостылевшим преследователям. Она ведь свой долг перед Республикой так отдаёт, а они лезут!.. Глупое, конечно, желание, импульсивное, но осознание его глупости только заставило упрямей сжать губы. И это моё состояние не укрылось от опытной разведчицы.

— А ведь ты отомстишь… По-своему, по-кошачьи… Что ж, пусть так оно и будет. Почувствую себя в кои-то веки защищённой и отмщённой. Приятно, звезда меня забери!

— Скажи, девочка, почему квартира? Почему не база, скажем, Дальней разведки? У вас вообще есть свой штаб?

— Мы одиночки, кот. Какой у нас может быть штаб? — похоже, Нимфу проняло не на шутку. В её словах в таком, казалось бы, малозначительном вопросе стояла натуральная обида. — Постоянно одна. Постоянно по таким вот квартиркам. Маленьким, неказистым, чужим…

— Ну-ну, девочка, успокойся, — зашептал в изящное ушко, стараясь окружить заботой, обогреть эту по-своему несчастную женщину.

Ладони сами пришли в движение, заскользили по разомлевшему телу любовницы; вот они накрывают грудки, и с губ девочки слетает первый стон — как вздох. И покуда одна ладонь продолжает нежно, но настойчиво ласкать грудку, вторая начинает своё неостановимое шествие вниз… вниз… вниз… пока не оказывается с внутренней стороны бедра. Здесь пальцы ненадолго задерживаются — всего лишь на несколько мгновений, но мгновений долгих, пахнущих сладострастной истомой. Вздохи разведчицы становятся громче… Когда мои зубы резко прикусывают мочку уха, а пальцы врываются в святая святых любой женщины, начиная уже здесь плести узор удовольствия и желания, республиканка срывается на крик. Тренированное, закалённое в постоянном напряжении тело изгибается, выбрасывая из себя плод вожделения — глубочайший оргазм.

— Ещё… — шепчут губы.

Понимание, что пришло время настоящей игры, ударило набатом, разнеслось по венам гулкими «вздохами» сердца. Мои когти, это оружие последнего шанса валькирии, покинули пазы, чтобы подарить не смерть — жизнь. Тело прелестницы вмиг оказалось в плену звёздного металла. Если бы женщина могла, она бы подалась им навстречу, но сладостный плен казался абсолютным, будоражащие воображение острия заняли наиболее чувствительные зоны, протянувшись от них дальше, превращая в эрогенные зоны вообще всё тело одержимой желанием женщины. Она отдалась вся, разом, без остатка. Я мог сейчас делать с ней всё, что мне заблагорассудится, лепить её, как пластилин. Однако сам принял этот жест с глубоким трепетом, точно хрустальную вазу — взял эту девочку, лишь чтобы подарить ей столь вожделенное удовольствие; подарить ощущение защищённости, заботы, правильности, жизни…