Фаним придется подождать. И совершенно неважно, оставался ли Майтанет верным ее мужу, – искренне думала более коварная душа Эсменет. Значение имело лишь то, что его собственные слуги считали именно так, что они по-прежнему не знали покоя и что один из них мог найти ее сына! Она своими глазами видела их жестокость – видела, как они убили влюбленного в нее Имхайласа! Она, как и всякая женщина, знала, что мужчины склонны делать козлами отпущения других, дабы унизить. И теперь, когда Майтанет погиб, кто мог сказать, как его последователи отыграются за него, на каком невинном существе выместят свое горе и ярость?
Теперь, когда Майтанета уже нет в живых.
Мысль эта заставила ее дрогнуть, оградиться от круговорота толпы поднятыми руками, посмотреть на виноградную гроздь, вытатуированную шриальной кровью на сгибе ее левой ладони. Эсменет сомкнула глаза посреди смятения, пожелав увидеть перед собой своего маленького мальчика. Но вместо сына увидела почти нагого ассасина-нариндара посреди позолоченных идолов, Святейшего шрайю Тысячи Храмов, распростертого у его ног в луже черной, словно смола, крови, на которой играли искорки отражений.
Брат ее мужа. Майтанет.
Мертв. Убит.
A вокруг барабаны фаним возмущали сердца…
Момемн повергнут в смятение.
Наконец, наконец-то они вырвались из щелей улиц на относительно открытую дорогу Процессий, и инкаусти инстинктивно перешли на рысь. Никакая всеобщая паника не могла изгладить знаменитое зловоние Крысиного канала. Андиаминские Высоты безмолвно господствовали над Императорским кварталом, ее ненавистным домом, чьи мраморные стены блестели на солнце под медными кровлями…
Она лихорадочно огляделась, не увидев ни струйки дыма, ни знака вторжения, и вдруг заметила маленькую девочку, рыдающую над женщиной, распростертой на жесткой брусчатке. Кто-то нарисовал серп Ятвер на опухшей щеке ребенка.
– Мама! Ма-ама-ма-ама-ма-ама!
Эсменет отвернулась, не позволив себе ни капли сочувствия.
Умер Святейший шрайя Тысячи Храмов.
Она не могла думать о том, что сделала. Она не могла сожалеть.
Теперь вперед, к ненавистному дому. Туда вела ее война.
Тишина Имперского квартала никогда не переставала изумлять ее. Лагерь скуариев излучал тепло, нагревая воздух. Монументы, изваяния, покрытые черными и зелеными пятнами. Причудливые архитравы, вырисовывающиеся на фоне неба. Возносящиеся колонны, замкнутые интерьеры, сулящие прохладу и полумрак.
От этого крики Эсменет звучали еще более резко и тревожно.