Значит, вот так воспринимали меня друзья. Квиринцы. Ско. Вот таким я был для них… Король, правитель Анзоры. Чушь какая! Как я мог в это поверить? Как я мог стремиться к этому? Мне вдруг стало нестерпимо стыдно. Я понял, что из-за меня пережили ребята. Я вспомнил, как говорил с ними в последний раз по радио: как надменно, недоговаривая, неискренне, словно приказал им уходить. Конечно, они поняли, что это не я…

Не я — но кто же? Ведь сагон вовсе не давил на мою волю, не менял ее. Обманул ли он меня? Не знаю. Может быть, даже и не обманул. Может, я мог бы стать при определенных условиях правителем Анзоры, а позже — и сагоном. Духовное развитие, и все такое.

Они вытащили меня. Вытащили… Я вдруг, неожиданно для самого себя, заплакал, ткнувшись лбом в прохладную поверхность машины. Стыд какой… Как я мог допустить, чтобы из-за моей только глупости, слабости, идиотизма, мои друзья пережили такое… Как я мог так разговаривать с ними…

Господи, я же никогда, никогда себе этого не прощу!

Машина, загудев, выплюнула ужин на поднос. Я вытер лицо ладонью, поднялся. Надо покормить Валтэна.

Когда я с подносом спустился вниз, Валтэн крепко спал, аккуратно положив рядом больную руку и посапывая. Будить его я не стал, поставил поднос с едой и питьем возле кровати. Проверил Герта, вроде бы, состояние стабильное. Самому мне есть не хотелось, и я повалился рядом с друзьями на свободную койку.

Кто я, Цхарн?

Кто я, скажите мне хоть кто-нибудь!

Я действовал как лервенец, общинник — бомбил вражеские заводы — и мне стало нестерпимо стыдно, едва я посмотрел на себя глазами квиринца. Но когда я был общинником, и когда я был посвященным беши — мне было смешно даже вспоминать о Квирине. Квиринцы казались мне какими-то недоразвитыми, ограниченными инфантильными людишками. Их интересы — детскими и примитивными. Их моральные нормы и ограничения — надуманными и неестественными.

Однажды я смотрел на мир глазами сагона… или взглядом, который мне хотел навязать сагон. И с этой точки зрения весь мир начал казаться мне иным.

Но потом я вернулся, я снова стал ско — ребята заставили меня вернуться, хотя и дорогой ценой. И мне стало так стыдно за свое поведение, так мерзко и противно, что я не смею поднять на них глаз… я плачу в подушку.

Почему в мире существует так много разных точек зрения, и то, что хорошо с одной — всегда мерзко и отвратительно с нескольких других.

Мне бы хотелось быть только квиринцем, как ребята, и жить всегда только так. Но я уже не могу, ведь я не родился квиринцем. И я понимаю и беши, и лервенца. И даже Цхарна понимаю в какой-то степени, вот что ужасно.