Светлый фон

Не отбились… Через полминуты на северо-востоке загремело снова. На горизонте вспыхивали зарницы, канонада быстро приближалась. А комендантского взвода все нет.

Вопреки запрету цепь шевелилась — арестованные русские переминались с ноги на ногу. И что еще хуже — эти мерзавцы переговаривались. Наверняка готовили побег. «Даст бог, не успеют», — с надеждой подумал колонель.

Зигмунт терпел очень долго. Еще в юнкерском училище его приучили выносить любые неудобства, связанные со службой, и свято блюсти устав. Кто не умел терпеть, вылетал со службы с волчьим билетом.

Наконец терпение его лопнуло, и колонель Зигмунт связался с командиром комендантского взвода.

— Если вы немедленно не приведете своих людей, я отдам вас под трибунал!

— Если доживете, сэр! Удачи вам, сэр! — нервно выкрикнул в ответ комвзвода и оборвал связь.

Колонель опешил от такой наглости, но ненадолго.

— Лейтенант! — крикнул Зигмунт командиру спецназа.

— Слушаю, сэр.

— Трусы сбежали. Придется нам с вами разгребать это дерьмо… Пора открыть огонь.

— Мы — не палачи, сэр. Мы — солдаты.

— Именно эти ублюдки подняли мятеж. Они — его сердце. На их совести тысячи смертей наших товарищей. Их нельзя отпускать!

— Боюсь, нам придется меняться, сэр.

— Как? — не понял колонель.

— Менять этих мерзавцев на наши жизни.

— Тогда надо пристрелить хотя бы одного…

Правая рука колонеля потянулась к кобуре с его личным оружием — карманным бластером, батарея которого обеспечивает пять минут непрерывной стрельбы. Бульбиев, не раздумывая, прикрыл Петра Сухова своим телом. Лазерный луч, конечно, пройдет сквозь грудную клетку каплейта, будто через бумажный лист, и убьет Сухова. Но если есть хотя бы один шанс из миллиона…

Пауль Зигмунт вскинул руку с бластером — и рухнул как подкошенный. Лейтенант спецназа двинул его прикладом «магнума» по затылку.

— Ничего личного, — пробормотал он по-английски.

Никто из его отряда, понятное дело, даже бровью не повел. Действия командира не обсуждаются. Лейтенант хотел что-то сказать арестованным и открыл было рот. Но тут мир озарился: все стало желтым, красным, а потом черным.