— Мне кажется, я понял, что ты имеешь в виду. До какого времени создание атомного двигателя было невозможным?
— Вот именно, — согласилась она. Ее глаза заблестели.
Пендрейк задумался.
— В последнее время я перечитал все, что написано по этому вопросу. Пятьдесят четвертый год, впрочем, пятьдесят пятый более вероятен.
— С тех пор прошло много времени, достаточно много.
Пендрейк кивнул. Он знал, что она собирается сказать, это было здорово, и он ждал, когда она это скажет.
Прошло мгновение, и она сделала это.
— Есть ли способ проверить, над чем работал каждый ученый, проводящий исследования в области атомной энергетики в этой стране, начиная с этого времени?
Он кивнул.
— Для начала я навещу моего старого профессора физики. Он один из тех вечно молодых стариков, которые всегда идут в ногу с веком.
Ее голос, прохладный и ровный, прервал его размышления:
— Ты собираешься лично заняться поисками?
Сказав это, она невольно перевела взгляд на его правый рукав и тут же залилась краской. Он прекрасно знал, что она вспомнила. Пендрейк быстро, с незаметной улыбкой, согласился:
— Боюсь, что больше некому. Как только я раскопаю что-нибудь интересное, отправлюсь к Блейклу и принесу извинения за то, как я с ним обошелся. До того времени, с правой рукой или без нее, я не думаю, что есть более подходящая кандидатура. — Он нахмурился. — Конечно, однорукий более приметен, чем другие.
Она опять взяла себя в руки.
— Мне кажется, ты должен обзавестись лицевой маской и протезом. Те люди, скорее всего, были в лицевых масках обычного типа — ведь ты так быстро распознал маскировку. Тебе нужно раздобыть военную, они более высокого качества.
Она встала и закончила ровным голосом:
— Что касается отъезда из Кресцентвилла, я уже договорилась с моей старой фирмой, они берут меня на прежнее место. Я уезжаю сегодня вечером, и с завтрашнего утра ты волен приступить к своим расследованиям. Желаю удачи.
Они стояли друг против друга. Пендрейк до глубины души был шокирован внезапным окончанием встречи и словами Элеоноры. Они расставались как люди, испытывающие огромное нервное напряжение.
“И это, — подумал Пендрейк, выйдя под солнечные лучи, — чистая правда”.