- Рада это слышать.

- Предпочитаете, чтобы я все же выглядел, как человек?

- Я приняла бы вас в любом виде. Внешность важна... но не настолько. Для меня, по крайней мере. Однако я рада. Рада, что у меня не будет искушения вас... пожалеть.

Зачем он это делает? Мысль, преследовавшая Дарта Вейдера все это время. Тогда, когда они молча - с ощущением какой-то сопричастности, общей тайны шли по коридору. Тогда, когда он посторонился второй раз в жизни, пропуская в медитационную камеру другого... другую... ту же, что и в прошлый раз. Зачем он это делает? Не ради политики - эти сказки можно смело оставить за дверью. Политика подразумевает дистанцию. Работа - тоже. Нет ничего хуже, чем смешивать работу и личную жизнь... что?!!!

Вот как вы запели, Милорд. Значит, личная жизнь. У человека, который столько лет отрицал наличие у себя не только частной жизни, но и вообще - жизни за порогом работы. И даже чувств. Романтика... тьфу! Похоже, Палпатин снова был прав... а ты - снова выглядишь дураком.

«И с каких это пор тебя это волнует?», - противный внутренний голосок. Еще несколько дней назад ты, снисходительно улыбаясь, убеждал Линнарда, что тебе совершенно плевать на здоровье и внешность. Главное, чтоб в обмороки на мостике не падать, а остальное - детали. Броня скроет все: и шрамы, и мысли, и чувства. Да, говорил. А теперь втайне надеешься, что врач хорошо сделал свою работу. Признайся, ведь ты боишься. Боишься жалости вместо... чего? Любви? Ну, так далеко заходить мы и не планировали.

А кто может планировать чувства?

«Посмотри: в твоей речи уже появилось мы... откуда это?» - снова этот язвительный голосок... наверное, от здравого смысла. - «Сильно у тебя в прошлый раз... запланировалось, а, плановик-затейник?»

Тряхнуть головой, отгоняя сомнения. Отогнались они, как же...

А все-таки? Какой реакции ты ждешь от этой женщины - вчерашнего врага? Да хоть потенциального соратника и лучшего друга, - сие совершенно не повод пускать ее в душу!

«Трус».

«Все люди боятся. Они боятся боли, тюрьмы, рабства, пыток и смерти. Они боятся потерять свою жизнь. А я? Похоже, я боюсь признаться, что все еще жив. Назло судьбе, назло этому жестокому миру, забывшему о сочувствии».

«Вот сочувствия-то ты и пугаешься больше всего. Ведь это слово значит - разделить свои чувства с кем-то посторонним. Не с Императором, который читает тебя своим опытом и Силой, в этом нет твоей заслуги. Не с Линнардом, который знает о тебе слишком много в силу профессии, за это ты его почти ненавидишь. С незнакомкой. С врагом. С женщиной».