Фэб отошёл в сторону, встал, прислонившись к стене, замер. Надо дождаться, когда она уйдёт, и только после этого можно будет дойти до коридора, чтобы спуститься вниз, на самый последний ярус. Там вообще никого нет и не бывает. Там можно сидеть и молчать.
Что он, собственно, и делал все последние дни.
Ри снял запись комнаты с тем, что говорил Фэб.
Эту запись, идущую всего полторы минуты, посмотрели все.
После этого…
– Я бы тебя прикончил, Эн-Къера, да неохота руки марать, – единственным, кто снизошел до короткого разговора, был Кир. – В общем, так. У тебя оплачен ещё месяц жилья тут, как я понял. Когда он кончится – собирай свои манатки и убирайся отсюда, чем дальше, тем лучше. Можешь, если желаешь, сигануть из окошка… это, конечно, только в том случае, если у тебя вообще не осталось совести и ты решишься похерить жизнь, которую тебе с таким трудом вернули. Пока ты тут этот месяц – чтобы я тебя не видел и не слышал, понял? И если ты, сволочь, сунешься к кому-нибудь из нас, учти – я за себя не отвечаю. Убью. За то, что ты сделал с психом, я тебя на клочки разорву, так и знай.
–Этого можно было и не говорить – он понял ещё в первый день. Они обвинили во всём – его.
И они были правы.
Тех полутора минут вполне хватило для того, что произошло.
Фэб кивнул, развернулся и пошёл прочь.
Потом ещё один раз…
Он случайно столкнулся с Бертой и решился – хотя бы попробовать.
– Я не знал… простите, я не знал всех деталей. – Говорить было чудовищно трудно, а эта маленькая женщина с удивительно пронзительными стальными глазами сейчас смотрела на него так, что хотелось провалиться сквозь землю. – Я прошу… простить меня… Я говорил со священником, мне объяснили… Пожалуйста, выслушайте меня…
–– Убирайтесь, Эн-Къера, – произнесла она бесстрастно. – Далеко и надолго.
–Из обрывков разговоров, случайно подслушанных, из записей, к которым у него был доступ, он за эти дни узнал немного из того, что за последние сто двадцать лет случилось с этой семьёй. От осознания того,