— Это правда? — окликает кто-то.

— Что? — спрашивает Старший.

— Что с корабля еще есть выход?

Барти предлагает мне руку и вытягивает с последней ступеньки лестницы.

— Пришлось им рассказать. Так уж получилось, что они заметили гигантский люк посреди пруда.

— Правда! — кричит Старший.

— А это обязательно? — доносится новый вопрос. Я разворачиваюсь, чтобы посмотреть, кто это спросил, но понять невозможно. Мнения, кажется, разделились. Те, кто стоит ближе всех к грязной луже, которая раньше была прудом, ликуют. Они обнимаются друг с другом, не вытирая с лиц счастливые слезы, и радуются словам Старшего.

Но сзади, в отдалении, стоят совсем другие люди. Они смотрят подозрительно и тревожно хмурятся и перешептываются, закрываясь ладонями. Даже отсюда я вижу у нескольких бледно-зеленые пластыри. Кто-то держит их в руках, сминая упаковку, но не открывая. Другие, уже с пластырями на коже, смотрят вокруг остекленевшим взглядом.

— Будет еще одно собрание, — объявляет Старший. — Сейчас всем скажу. — Он нажимает кнопку вай-кома и общим вызовом просит две тысячи двести девяносто шесть жителей корабля сейчас же прийти в сад.

Нет, не две тысячи двести девяносто шесть. Уже нет. Я мысленно вычитаю. Виктрия. Лютор. Все главные корабельщики. Те, кто погиб во время бунта. Те, кого Док убил пластырями. Численность населения «Годспида», которую я всегда считала чем-то незыблемым, теперь вдруг кажется очень хрупкой.

Барти нерешительно подходит к Старшему.

— Можно, я… ты не будешь против, если я тоже скажу пару слов?

Старший отвечает кривой усмешкой.

— Снова станешь мятеж устраивать?

— Нет, — говорит Барти совершенно серьезно.

Старший смотрит на меня, я понимаю намек и даю им побыть наедине. Они отходят, занятые тихим, мирным разговором. Старший слушает Барти с очень сосредоточенным видом. Договорив, они пожимают руки со странной решимостью, от которой у меня неспокойно на душе.

Проходит, кажется, целая вечность, прежде чем все добираются к пруду. Люди не слишком торопятся — я вижу, как они идут по полям. Поднимаю руку к волосам — на них нет повязки, даже куртку я забыла надеть, но мне все равно. Я их больше не боюсь. Сегодня я стреляла в живого человека, а другой человек умер у меня на глазах. У нас под ногами находится шаттл, который унесет меня далеко-далеко отсюда. Их мнение обо мне больше ничего не значит.

Я стою у кромки пруда с той стороны, что ближе к стене. Собираясь по краям подсохшей илистой лужи, люди становятся все ближе и ближе ко мне. Многие до сих пор держатся на расстоянии или скалятся, но большинство просто игнорирует. Одна девушка случайно касается моей руки.