Так же немногословны были нимфеи и в выражении своих лирических чувств, но зато прекрасно умели с помощью искусства миманса показать и нежность, и мольбу, и страдание, и неприступность или отказ.

Все оттенки чувств передавались ими значительно тоньше и более возвышенно, чем наши примитивные объяснения в любви, выглядевшие на фоне изысканных жестов едва ли не топорными.

Я ни разу не заметил ни сцен ревности, ни драк между мужчинами за обладание предметом их страсти. Дело в том, что недолгие союзы между юношами и девушками заключались на добровольных началах и длились в течение одного лунного месяца. С очередным новолунием пары распадались, хотя подчас, спустя какое–то время, бывшие партнеры воссоединялись вновь. Такая свобода нравов исключала соперничество и взрывы отрицательных эмоций, а в счастливых браках рождалось здоровое потомство, радостно принимавшееся на воспитание всей общиной.

Нимфеи не утруждали себя абстрактными размышлениями о происхождении всего сущего. Я не обнаружил в их поведении каких–либо культовых признаков. Похоже, единственной религией нимфеев — если, конечно, здесь можно применить это понятие — было их единение с природой, со всеми обитателями окружающего мира. Люди общались с ними на их языке и давали поручения саламандрам, летучим мышам, птицам, рыбам, и те неукоснительно выполняли их, в какой бы отдаленный уголок огромного озера ни посылали их нимфеи.

Наградой за послушание служила музыка, извлекаемая из тростниковой трубочки, с вырезанными в ней желобками разной величины, и маленького каменного крючка. Эти звуки зачаровывали всех: даже хищные звери показывались из зарослей, на время забывая о своих кровожадных инстинктах.

Глядя на неоднократно повторявшееся удивительное зрелище — музыкант, окруженный внимавшим его игре зверьем — я невольно вспоминал миф об Орфее, своей музыкой укрощавшем хищников. Эта картина всегда восхищала меня, вызывая в то же время сожаления о навсегда утраченной современным человеком первозданной душевной чистоте и искренности отношений между всеми созданиями Божественной Природы.

Я по–прежнему пытался определить, какой именно орган обеспечивает нимфеям длительное пребывание в глубинах вод. Мало того, что нырнув, пловец мог продержаться под водой в течение получаса, так еще и развить там такую скорость, которой мог бы позавидовать даже кит! Но при этом он превосходит этих морских гигантов остротой зрения, поскольку глаза нимфеев великолепно приспособлены к тому, чтобы прекрасно видеть в воде. Я не раз убеждался в том, что во время подводной охоты они замечают мелких рыбешек на расстоянии в несколько сотен ярдов. Это качество зрения обитателей озера я сравнил бы разве что с глазами сокола — самого зоркого из птиц. Кстати, невероятная ловкость совместных движений также свидетельствовала о превосходном зрении: ведь стоило им ошибиться хотя бы на дюйм, произошло бы фатальное столкновение.