На другой стороне лагеря творилось что-то ужасное — крики, резкое подвывание игольчатых ружей, шипение огня бластеров доносились оттуда. Продолжая угрожать пистолетом обалдевшим туземцам, Дэйн немного отступил и, опустившись на одно колено, поставил барабан на землю. Держа оружие наизготовку, он начал выстукивать левой рукой на барабане, но не тихо, как хатканский барабанщик, а твердыми, энергичными ударами, перекрывавшими шум сражения. Он не забыл «Границу Земли» и выбивал ее такт с такой силой, что знакомое «да-да-да-да» громко гудело, разносясь далеко вокруг лагеря. Казалось, появление Дэйна парализовало хатканских преступников. Они уставились на него побелевшими глазами, еще более заметными на черных лицах. Их рты были немного приоткрыты, как это бывает, когда происходит что-то неожиданное. Дэйн не отважился оглянуться и посмотреть, как идет сражение на другой стороне лагеря, но он увидел Тау.
Врач вошел в свет костра не обычным размашистым шагом вперевалку, как ходили все космонавты, а семеня, танцующим шагом, и он пел под удары барабана. Дэйн не мог разобрать слова, но знал, что они согласуются с ритмом «Границы Земли», образуя связь между слушателями и певцом, такую же связь, какая была между Ламбрило и хатканцами на горной террасе. Тау подчинил себе туземцев. Дэйн, убедившись, что все они попали под влияние врача, положил оружие поперек, колена, барабаня пальцами правой руки в более низком тоне.
«Да-да-да-да»… Безобидный ритм начала песни, который Дэйн повторял про себя, постепенно исчез, и он уловил угрожающий тон слов, который произносил Тау. Врач дважды обошел выбранный им для себя круг. Затем он остановился, снял с пояса ближайшего хатканца охотничий нож и показал им на восток в темноту. Раньше Дэйн не поверил бы, что Тау может изображать то, что делал сейчас. В свете костра врач как бы сражался с невидимым противником. Он увертывался, ударял, поворачивался, атаковал и все это в такт ударам барабана, в который Дэйн не знал, как теперь и бить. Тау проделывал все это так, чтобы было, очень легко представить себе другого, сражавшегося против него. И когда нож врача опустился после энергичного удара, означавшего конец этой атаки, Дэйн глуповато уставился на землю, почти ожидая, что увидит лежащее тело.
Тау повернулся на восток и церемонно отсалютовал ножом своему невидимому противнику. Затем он положил нож на землю и застыл, глядя в слабо светящуюся темноту.
— Ламбрило! — Его уверенный голос поднялся над звоном барабана. — Ламбрило, я иду!