Ламбрило запел, и тяжелый ливень слов обрушился на них. Дэйн застыл — его руки предали его, попав под власть ритма этой чужой песни! Он немедленно поднял обе руки и опустил вниз на барабан в беспорядочной серии ударов, не имевших отношения ни к песне, нужной Тау, ни к песне, которую теперь пел Ламбрило, — тхумп-тхумп-тхумп-тхумп… Дэйн выбивал это неистово, колотя в барабан так, как будто хотел вбить свои кулаки в тело хатканского колдуна. Стол огня закачался, завертелся, словно на него подул ветер, и исчез. Тау, целый и невредимый, спокойно улыбался.

— Огонь бессилен! — констатировал врач, указал рукой на Ламбрило и спросил: — Попытаетесь ли вы, знахарь, иметь дело с землей, водой, а также с воздухом? Ну что же, зовите сюда ваше наводнение, ваш смерч, вызывайте землетрясение. Ничто из этого меня не тронет.

Из ночи позади Ламбрило начали появляться какие-то призрачные существа: некоторые чудовищные, некоторые человекоподобные. Дэйну казалось, что кого-то он узнает, другие были ему незнакомы. Люди, носившие форму космонавтов или одежду других миров, плача, смеясь, проклиная и угрожая, шли вместе с монстрами к находившимся у костра людям. Дэйн понял, что все то, что теперь наступает на них, Ламбрило извлек из памяти Тау.

Он закрыл глаза, борясь против насильственного вторжения чужого прошлого, но перед этим успел заметить, каким напряженным, так утончившимся, что под тонкой кожей проступили кости, стало лицо у Тау. Врач криво улыбнулся, узнавая каждое свое воспоминание, принимая на себя содержащуюся в них боль и отсылая их обратно нетронутыми.

— Это также не имеет больше силы, чем человек из тьмы.

Дэйн открыл глаза. Толпящиеся вокруг них призраки постепенно угасали и таяли, теряя вещественность. Ламбрило согнулся и закусил губу. На его лице можно было легко прочитать обуревавшую его ненависть.

— Я не глина, чтобы формироваться под твоими руками, Ламбрило. И теперь, думаю, пришло время действовать мне.

Тау снова поднял руки, держа их в отдалении от тела с ладонями, повернутыми к земле. И одновременно с этим по обеим сторонам космонавта начали собираться две черные тени. Они росли, тянулись вверх, как могут подниматься растения из садовой почвы. Вскоре по обеим сторонам врача стояли два черно-белых льва. Высоко подняв руки и напряженно выпрямившись, стоял Тау перед Ламбрило, который с ужасом опознал в этих львах свой собственный вид магии.

«Лев» Ламбрило, которого они видели раньше, был больше живого, более разумный, более опасный, чем настоящий зверь, которому он подражал. Такими же были и эти. И оба, подняв свои головы, уставились в лицо врача.