— А почему бы и нет?
— Сдаюсь! Сразу! Мне очень любопытно!
— Мы должны доверять друг другу. Так, как доверяют тебе и своим соседям те, кого ты лечишь. Как они доверяют, прежде всего, тебе. А поэтому мы не должны ни под каким видом ПРЕДАВАТЬ друг друга.
На мгновение глаза Лэйлы наполнились слезами, но она быстро взяла себя в руки и заговорила совершенно другим тоном.
— Я поняла тебя, Раман-монах. Тебя не зря называют здесь святым.
Тут уже самого Рамана подбросило. Он, даже сняв «стоп-захват», всё равно продолжал, уже по инерции, привычке Охотника, контролировать высшую нервную деятельность. Через контакт рук. Просто слушал. Он мгновенно понял, что Лэйла сказала правду. Что его и шокировало.
— Меня?!!! Здесь называют святым?!!!
— Да. А ты не знал? — в свою очередь удивилась Лэйла.
— О… Э-э…
— Тебя так и называют между собой эти люди — Раман-святой. Потому что ты творил людям добро, совсем не ожидая и не прося у них чего-то взамен.
— А… ну…да. Конечно. Я так и делал. Ведь они мне по-любому ничего не могли бы дать такого, что у меня бы не было и что мне действительно было бы нужно. А мне действительно очень мало чего нужно по жизни.
— Вот поэтому вы, Раман-монах, у них «Раман-святой»!
Теперь у Лэйлы был повод рассмеяться, видя ошарашенную физиономию собеседника.
Впрочем, Раман пришёл в себя довольно быстро.
Раман вспомнил, что очень часто, когда было время, он проповедовал добро. И люди его весьма охотно слушали. Что тоже было удивительно.
Когда он также бывал в «рейдах» на Калькутту, то там люди были совершенно иные. Их вот так, как здесь, в Бомбее, соблазнить проповедью добра и взаимопомощи или добиться простой словесной благодарности за бескорыстную помощь, было весьма сложно.
Настолько сильно различаются люди под управлением Дома Блэр и Корпорации?
Возможно…
Есть какая-то заслуга в этом самого Рамана? Заслуга в распространении и укреплении Добра среди людей, распространении тёплых, человеческих отношений?
По конкретно Бомбею — скорее всего, да. Сам ведь знает, что часто отсюда из бедных кварталов Бомбея неделями не вылезал. Особенно, когда начальство не тревожило.