— Я побывал там, где он родился. Побеседовал с людьми, которые вряд ли долго задержатся на этом свете именно из-за того, что им кое-что известно. Они помнят ребенка, который родился тридцать лет назад, смерть его матери, его странную юность. Мул — не человек!

Торан и Байта вздрогнули. Они пока мало что понимали, но фраза звучала пугающе.

Капитан продолжал:

— Он — мутант, и, как свидетельствует его дальнейшая карьера, результаты мутации налицо. Я не знаю точно, какова его сила и до какой степени он соответствует образу супермена из дешевых триллеров, но то, что за два года он прошел путь от нуля до завоевателя Калгана, говорит само за себя. Видите, какова опасность? Разве может быть в Плане Селдона учтен генетический сдвиг с непредсказуемыми биологическими качествами?

Байта медленно, с трудом подбирая слова, проговорила:

— Не верю. Это какой-то обман. Почему же люди Мула не убили нас? Чего бояться слугам супермена?

— Я же сказал — я не знаю степени его мутации. Возможно, она еще не завершена, и поэтому он пока не готов к нападению на Академию. В такой ситуации самое разумное с его стороны — дожидаться завершения мутации. А теперь давайте вернемся к паяцу. Позовите его. Я хочу с ним поговорить.

Капитан перевел взгляд на вошедшего, дрожавшего от страха Магнифико, у которого высокий, крепкий мужчина, пристально глядевший на него, явно не вызывал доверия.

Капитан спокойно спросил паяца:

— Ты видел Мула собственными глазами?

— О, я видел его слишком близко, благородный господин. Так близко, что у меня все кости им переломаны!

— Не сомневаюсь. Можешь его описать?

— Мне страшно вспомнить о нем, благородный господин! Он такой… громадный! Рядом с ним даже такой могучий человек, как вы, показался бы муравьем. У него ярко-рыжие волосы — как огонь, а руки у него такие сильные, что я не смог бы сдвинуть его с места, уцепись я и потяни изо всей силы.

Видимо, Магнифико вспомнил пережитые кошмары и весь как-то сжался.

— Часто, на потеху своим генералам, а то и для собственной забавы, он брал меня указательным пальцем за пояс и подвешивал — вот так, — а я должен был читать стихи. Только после двадцатого стихотворения он отпускал меня, причем каждое стихотворение должно было быть только что сочиненным и безукоризненно срифмованным. А порой он требовал еще и еще… Он — человек страшной силы, благородный господин, и ужасной жестокости. А глаз его, благородный господин, никто никогда не видел!

— Что? Повтори!

— Он носит очки, благородный господин, очень странные. Говорят, они непрозрачные, потому что у него нечеловеческое зрение. Я слыхал, — он перешел на шепот, — что тот, кто посмотрит ему в глаза, умрет на месте. Он может убивать взглядом, благородный господин!