Ну да, слышал он странный голос, но только чего не услышишь в ночном предгрозовом, утопленном в духоту лесу?

И еще эта выжженная полоса на поляне.

Серова бы сюда. Серов – человек решений. Он вызвал бы на базу своих приятелей-физиков, а химики всегда под боком. Даже в палатке не оставило Веснина неясное раздражение. Увязал в чепухе, терял логику рассуждений. Душная пакость невнятности клубилась в душе, будто душу, как жидкость в колбе, переболтали. Видел позади бесконечную вереницу не доведенных до конца дел, среди них (сейчас понимал) были настоящие. Злился: что толку в опыте, если нет возможности его реализовать? Например, какой опыт поможет ему нарисовать будущего человека? Разве самый умный и опытный дьяк Петра Первого сумел бы дать убедительное описание российского человека, скажем, двадцатого века? Какого же черта я берусь описывать людей, которым жить на Земле еще через двадцать, через тридцать веков?

…ты не поймешь ответа.

Нежный газовый шлейф, слабо светящийся, как тусклая радуга, вновь клубился вокруг ствола обожженной сосны. А какой смысл в таком вот однобоком общении? – совсем разозлился Веснин. «Ты не поймешь ответа». А что ты сделал, собственно, чтобы я смог понять?

Расслабься, сказал он себе.

Ты же сам с собой разговариваешь.

И усмехнулся. А лещ? А поведение Анфеда? А визг Нади? А эта невероятно чистая территория? А авторитетная убедительность начальника базы? А семь ступеней, наконец? Если я сейчас говорю сам с собой, то может, я говорю с собой – будущим?

Веснин покачал головой. Почему будущий я должен походить на газовый шлейф и говорить голосом Кубыкина? Почему будущий я так настойчиво напоминает о детстве, в котором не было ничего, ради чего стоит возвратиться? И сам удивился: неужели так уж ничего там не было? А летний сеновал, дыра в крыше, несколько волшебных звезд в дыре? А душное сено, долгий рев коровы, пускающей с губ стеклянные струйки прозрачной слюны? А молочный туман над рекой, кусочек желтого сахара к чаю, сладкая болтовня у костра, печеная в золе картошка?

Вспомнив все это, Веснин все же не почувствовал облегчения.

И газовый шлейф под сосной снова начал прямо на глазах истончаться, таять, расползаться на туманные слабенькие волокна.

– Ты уходишь?

Иной не ответил.

– Я не успел спросить…

Ничего в ответ. Ни звука.

Но тогда зачем всё? – подумал Веснин с отчаянием. Зачем лещ? Зачем солнечная рябь в темной воде? Зачем жаркий свет, темные растения, люди, микробы, звезды, галактики? Зачем молнии, гром, сонное равнодушие Ванечки?