Лейтенант с трудом поднялся со стула и приковылял к дивану, встревоженно глядя на нее. Потом нерешительно присел рядом.

— Э-э… — начал он. — Не плачьте, миледи. Я и правда просто дурачился.

И он неловко погладил ее по плечу.

— Чушь, — выдавила она в ответ. — Ты меня насмерть перепугал.

И она импульсивно перенесла свое залитое слезами лицо с холодной шелковой обивки на мягкую шершавость его зеленого кителя. Это вызвало у него ответную откровенность.

— Вы не можете себе представить, каково это, — яростно зашептал он. — Они жалеют меня, представляете? Даже он. — Нетрудно было понять, что лейтенант подразумевает Форкосигана. — Это в сто раз хуже презрения. И так будет всегда.

Корделия только покачала головой, не зная, что возразить на эту очевидную истину.

— Я тоже ненавижу эту планету, — продолжал он. — Так же сильно, как она ненавидит меня. А иногда даже сильнее. Так что, видите ли, вы не одиноки.

— Столько людей желает его убить, — прошептала она в ответ, презирая себя за слабость. — Совершенно посторонние люди… И в конце концов у кого-то это получится. Я теперь все время об этом думаю.

Будет ли это бомба? Или какой-нибудь яд? А может, плазменная струя, которая сожжет Эйрелу лицо, не оставив даже губ для прощального поцелуя?

Внимание Куделки переключилось с собственной боли на ее, он нахмурился.

— Ах, Ку, — проговорила Корделия, невидящими глазами глядя ему в колени и поглаживая рукав кителя. — Как бы тебе ни было больно, не поступай с ним так. Он тебя любит… Ты ему как сын — о таком он всегда мечтал. Это, — она кивнула на сверкающую шпагу на диване, — поразит его в самое сердце. А Барраяр и так каждый день выплескивает на него все новое и новое безумие, в ответ требуя справедливости. Он может выполнить свои обязанности, только если сердце его будет неизраненным. Иначе он в конце концов начнет отвечать таким же безумием, как все его предшественники. К тому же у вас тут так чертовски сыро! — добавила она вдруг безо всякой логики. — Я не виновата, если у меня сын родится с жабрами!

Куделка неуклюже обнял ее.

— Вы… боитесь рожать? — спросил он с мягкой и неожиданной проницательностью.

Корделия застыла, внезапно оказавшись лицом к лицу со своими тщательно спрятанными страхами.

— Я не доверяю вашим врачам, — дрожащим голосом призналась она.

Он грустно улыбнулся:

— Не мне вас переубеждать.

У нее вырвался нервный смешок, и, обняв лейтенанта, она протянула руку и стерла крошечные капельки крови с его шеи.

— Когда кого-то любишь, то кожей чувствуешь его боль и беду, намного сильнее, чем он сам. Любая боль удваивается. А я тебя так люблю, Ку. Мне бы так хотелось, чтобы ты разрешил тебе помочь.