— Чепуха, — возразила Корделия. — Нужны всего две соматические клетки и репликатор. Твой мизинец и большой палец моей ноги — если хотя бы это удастся отскрести от стен после следующей бомбы — смогут плодить маленьких форкосиганчиков хоть целое столетие.
— Но не естественным путем. И не на Барраяре.
— Или на изменившемся Барраяре. Дьявольщина! — рука Эйрела дернулась от ее неожиданно резкого голоса. — Если бы я настояла на том, чтобы с самого начала воспользоваться репликатором, то ребенку не грозила бы никакая опасность. Я ведь знала, что это безопаснее, и я знала, что репликаторы здесь есть…
Голос Корделии сорвался.
— Ш-ш. Если бы я… не согласился на эту работу. Оставил бы тебя в Форкосиган-Сюрло. Помиловал бы этого идиота Карла… Господи! Если бы только мы спали в разных комнатах…
— Нет! — Она сжала рукой его колено. — Я решительно отказываюсь проводить ближайшие пятнадцать лет в каком-нибудь бомбоубежище. Эйрел, эта планета должна измениться. Жить так нестерпимо. — «Если бы только я вообще сюда не прилетала…»
Если бы, если бы, если бы…
Операционная оказалась чистой и светлой, хотя и не слишком богато оборудованной по бетанским меркам. Корделия, которую бесшумно ввезли на парящей платформе, вертела головой, стараясь разглядеть как можно больше деталей. Огоньки мониторов, операционный стол с тазиком под ним, техник, проверяющий булькающий бак с прозрачной желтой жидкостью. Это, сказала она себе строго, не конечная точка, откуда нет возврата. Это — просто следующий логический виток.
Капитан Вааген и доктор Генри в стерильных одеждах ждали по другую сторону операционного стола. Рядом с ними стоял переносной маточный репликатор — пластиково-металлическая емкость в полметра высотой, утыканная пультами управления и люками для доступа внутрь. Лампочки на его боках горели зеленым и янтарным светом. Очищенный, простерилизованный, с баллонами, заряженными кислородом и питательной жидкостью, готовый… Корделия смотрела на него с глубочайшим облегчением. Примитивное барраярское вынашивание на манер «назад к обезьянам» — не что иное, как полная победа эмоций над разумом. Ей хотелось прижиться здесь, стать своей, попытаться во всем стать барраяркой… «И вот мой ребенок расплачивается за это. Никогда больше».
Хирург, доктор Риттер, оказался высоким смуглым мужчиной; его руки — сильные, уверенные — понравились Корделии с первого взгляда. Ее переложили на операционный стол, доктор Риттер успокаивающе улыбнулся.
— Все у вас хорошо. «Конечно, у меня пока все хорошо — мы ведь еще не начали», — начала нервничать Корделия. Риттер был другом Ваагена, и тот насилу уговорил его, потеряв целый день на переговоры с более опытными врачами, которые решительно отказались браться за операцию.