— А знаете, сержант мечтал о вас все эти восемнадцать лет, — неожиданно для себя сказал он. — В этих грезах вы были его законной женой. Он так хотел, чтобы это было правдой, что иногда забывал, как все обстоит на самом деле. Не удивительно, что и его дочь научилась верить в реальность галлюцинаций. Их и на самом деле можно потрогать руками. Более того — воображаемые образы сами могут коснуться вас.

Эскобарианка, побледнев, как полотно, привалилась к стене и судорожно сглотнула. Майлз дрожащей рукой вынул из кармана шарф, хотя понимал, что это не самая удачная замена тазику.

— Простите, — проговорила наконец Висконти. — Но я представила, как все эти годы он воображал, что лапает меня…

— Он был далеко не так примитивен… — начал Майлз, но тут же осекся. Потоптался на месте, глубоко вздохнул и вдруг упал перед ней на одно колено.

— Мэм! Константин Ботари просил меня молить вас о прощении за те страдания, которые он вам причинил. Вы отомстили за них — это ваше право. Но, во имя всего святого, остановитесь на этом! Отдайте мне что-нибудь в качестве посмертного жертвоприношения, чтобы я мог это сжечь. Это мой долг — как его сеньора, командира, друга… И — поскольку он был другом моего отца и оберегал меня с самого рождения — это и сыновний долг.

Элен Висконти прижалась к стене, словно боясь, что он вот-вот бросится на нее. Майлз, не поднимаясь, отодвинулся на шаг назад и низко склонил голову. Его поза выражала смирение и покорность.

— Черт побери, вы загадочный человек, — пробормотала она. — Бьюсь об заклад, вы не бетанец. Встаньте, прошу вас. Вдруг кто-нибудь увидит?

— Я не встану, пока вы не сделаете посмертного жертвоприношения.

— Господи, да чего вы от меня хотите?! Что это такое — посмертное жертвоприношение?

— Какая-нибудь частица вашего тела, которую нужно сжечь, чтобы его душа обрела покой. Обычно это совершается в память о друзьях или родственниках, но иногда — в честь убитых врагов, чтобы их души не являлись вам потом. Достаточно одного локона, — он указал на небольшую проплешину в своих волосах. — Это — дань памяти двадцати двух пеллиан, погибших месяц назад.

— То есть это какое-то народное поверье…

Он пожал плечами.

— Поверье, суеверие, обычай… Я всегда считал себя убежденным атеистом и только недавно понял — необходимо, чтобы у людей была душа… Я прошу вас! Я не буду вас больше донимать…

Она раздраженно кивнула.

— Хорошо-хорошо. Дайте мне ваш нож. Только поднимитесь, ради Бога.

Он встал и протянул ей кинжал. Эскобарианка одним движением отсекла короткий локон.

— Этого достаточно?