Маану оставалось лишь засвидетельствовать смерть. Пятно Гнили, найденное на животе у мертвеца, уже было заботливо сфотографировано местным врачом. Цифра вместо имени, цифра в статистике и горсть пепла — вот и все, что оставил после себя этот человек, превзошедший всех окружающих, совершивший невозможное.

Глядя на тронутое синим лицо Кло, Маан отчего вспомнил тот случай. И не сразу понял, что губы Кло шевелятся.

— …ты тут?

— Прости, — сказал он. Собственный голос звучал необычайно ровно, но Маан не прилагал для этого никаких усилий, так вышло само собой. Как будто некая сила, обитающая в нем, вдруг взяла на себя задачу управлять его непослушным, потерявшим контроль, телом, — Пошел в туалет и, кажется, заснул.

Кло увидела россыпь осколков. Ее губы на секунду искривились — трудно достать хорошее зеркало — но спросить ничего не успела.

— Случайно разбил. Извини.

— Ты… В порядке, да? — она всмотрелась в его лицо. Свет падал на нее, самого Маана сделав лишь темным контуром на фоне дверного проема. Он сам не знал, что она увидит, если подойдет ближе и заглянет в его лицо. Он его не чувствовал.

— Конечно.

— Точно?

Наверно, в его голосе было что-то неестественное. Слишком механический.

— Ну разумеется. Наверно, не проснулся толком, оступился… Извини. Завтра же куплю тебе новое.

— Хорошо, — она расслабилась, — Пошли спать, Джат.

— Уже иду, дорогая.

Он убедился, что она вернулась в спальню и выключила там свет, прежде чем идти за ней.

Он думал, что вовсе не сможет заснуть этой ночью, сперва к тому и шло — несколько часов он провел в мучительной бессоннице, чувствуя себя комом растекшегося теста, которое перемалывают тупые лопасти кухонного комбайна. Дышать было трудно, воздух в комнате, теплый, неподвижный, казался затхлым, лишенным и малейшей капли кислорода, ритмично раздувавшиеся легкие не впитывали его, лишь прогоняли через оцепеневшее тело. Но ближе к рассвету, когда синеватое свечение ночных сфер за окном стало сменяться серым — сферы дневного освещения начали разогревать для перехода к дневному режиму — ему удалось несколько раз забыться сном. Сон был тяжелый, липкий, он засасывал черным непроглядным болотом и пытался переварить его, пропитывая разум ядовитыми испарениями. Он просыпался, задыхающийся, с рвущимся из груди клокочущим дыханием, с выросшей на коже ледяной коркой, смятый, оглушенный. В этих снах не было даже кошмаров. Просто черная бездна, высасывавшая его без остатка. Наверно, так себя ощущают больные, мечущиеся в горячечном бреду. Или похороненные заживо, бьющиеся в тесных, закопанных на многометровой глубине, гробах.