Маан двигался бесшумно, это не составляло для него труда. Здесь он чувствовал себя как рыба в воде. Очень хищная рыба вроде акулы. Люди, которые зашли сюда, теперь в его власти, хоть и не знают этого. Маан с удивлением ощутил, что его раны — старые и свежие — перестают жаловаться, а боль стихает, сменяясь ровным гулом в жилах. Еще недавно разбитый и едва живой, теперь он ощущал себя полным сил. В венах клокотала желтая кровь, жаждущая действия. Он чувствовал себя не в пример лучше, и каждая секунда, проведенная в движении, в поиски цели, укрепляла его, готовя к настоящей работе. Он ощущал себя охотником, и теперь его инстинкты Гнильца не сдерживались ничем. Маан предоставил им полную свободу действия, лишь наблюдая за тем, как ловко, аккуратно и целеустремленно действует его хищное тело. Он был прирожденным охотником и шел по следу, это рождало в нем ощущение, близкое к эйфории, и Маан наслаждался ним. Гниль вооружила его мощными лапами и сотнями острых зубов, сделав из него самого совершенного убийцу из всех, что когда-либо ступали по поверхности Луны. И, черт возьми, если она сделала это в расчете на то, что он рано или поздно воспользуется всем этим по назначению, она не прогадала.

Гниль никогда не прогадывает.

Первым человеческое присутствие обнаружил его слух. Он донес до него размытое изображение трех веретенообразных силуэтов, застывших в тоннеле за поворотом. Один из них был инспектором Контроля. Должно быть, что-то вроде пикета, охранявшего перекресток крупных тоннелей. Верный ход. Мало окружить Гнильца по периметру, ведь площадь, на которой он нашел укрытие, может быть огромна и затруднена для поиска. «Там, где вы проводите операцию, — говорил когда-то Маан, — Мало перекрыть все пути отступления. Там, где вы проходите, должна растягиваться сеть, и чем больше в ней ячеек, тем лучше. Рано или поздно Гнилец заденет одну из них — и тогда он забьется в сети, как пойманная дичь».

Маан замер перед поворотом, в тридцати метрах от людей. Их близость заставляла его мышцы зудеть от нетерпения. Он вспомнил вкус человеческого мяса, сладковатого и мягкого, и ощутил короткий укол стыда. Это было глупо, но человеческий разум долго избавляется от привычек. Сейчас эти люди были его добычей, и, разминая мышцы перед броском, Маан подумал о том, что не испытывает ни малейшего сожаления.

Сейчас.

Как и раньше, остальное взяло на себя его тело. Ему не требовалось помощь, об этом деле оно знало куда больше самого Маана, которому оставалось лишь направлять его.

Он бросился вперед.