С ещё большим изумлением он обнаружил в прикроватном бюро миссис Хинч свои собственные фотографии, несколько отписок на Рождество и открытку на День матери с лаконичным восклицательным знаком. Само бюро тоже было вполне потрясающим портретом владелицы: словно бы так же больше всего на свете желая только нравиться, как и хозяйка, на каких-то бронзовых каблучках-колесиках на ножках, всё в брошечках – розочках-маркетри по столешнице, внутри оно скрывало капли от старости и пыльную аптечку-таблетницу на неделю.
Там же он обнаружил крошечную вырезку из журнала «DiC», о которой даже не подозревал, где шикарный, печальный и значительный мистер Хинч-мл. словно бы из чёрной с золотом парадной рамы, монументально выступал из двери «LA FLEUR MISTIQUE», окружённый цветами и их бликующими отражениями в витрине. Подпись гласила: «Только истинный француз может стоять по колено в букетах и выглядеть при этом недовольным, как на собственных похоронах!»
Но и это были ещё цветочки.
Придирчиво оглядывая довольно симпатичный узенький буфетик на родительской кухне, который всегда ему нравился, Доминик прикидывал, стоит ли ему затеваться с транспортировкой из-за него одного или уж бог с ним – пусть стряпчий продаёт всё как есть и на сколько-то вечную память ему на счёт поступит достаточно значительная сумма?..
Он потеребил внешние накладки на дверцах верхней части буфета, в форме жарко-медных с прозеленью русалочьих фигурок, предмет многих его серьёзных анатомических изучений в раннем возрасте, когда про женские груди всё здесь было достаточно наглядно, а вот что находится под рыбьими хвостами, он так и не смог себе даже представить, выдвинул разделочную дополнительную полку – очень удобно! – и присел на корточки, распахнув нижние дверцы. Из дружелюбно раззявившегося нутра ударила волна новогодних сладких запахов: ванили, корицы, мандариновой кожуры, гвоздики, мёда.
Банки со всей этой гастрономией выстроились на первой полке, и Доминик невольно улыбнулся, припомнив, как мальчиком медлил, заплетая ноги, вокруг заветного буфета перед Рождеством, ведь именно здесь мать прятала вызревающий несколько недель кекс, и золочёные грецкие орехи, и конфеты, и множество других угощений для гостей, приходящих к ним на праздничный ужин.
На нижней полке стояли пустые бутылки, что вообще на миссис Хинч никак не было похоже. Прежде чем он закрыл дверцы русалочьего буфетца, взгляд зацепился за чёрную, от руки, надпись на этикетке, и, на свою голову, Доминик взял первую пустую бутылку в руки.
Когда умер отец и через некоторое время мать внезапно приехала навестить его в Париж, он, раздосадованный бесцеремонным вторжением, – ну а кто предупреждает о практически недельном визите всего за сутки? – однако попытался соответствовать своим собственным стандартам поведения и делал то, что, по его разумению, было должно исполнять в заданных обстоятельствах.