– Черт побери, Лив! – закричал он. – Я делаю все, что в моих силах! И потом, речь не только о ней. Я должен думать и о других людях. Обо всех моих солдатах, о штатских внутри города, обо всей этой чертовой стране!

Он подошел к сестре, встал на колени перед большим креслом и положил руку на подлокотник, который теребила она.

– Ливуета, пожалуйста, – взмолился он. – Я делаю все, что могу. Помоги мне. Поддержи меня. Другие командиры хотят атаковать. Я – единственное, что стоит между Даркенс и…

– Может быть, ты и должен атаковать, – вдруг сказала она. – Может быть, именно этого он и не ждет.

Он покачал головой:

– Даркенс у него на корабле. Прежде чем захватить город, нам придется уничтожить корабль. – Он заглянул сестре в глаза. – Ты уверена, что он не убьет Даркенс? Если, конечно, та останется в живых во время штурма.

– Да. Уверена.

Некоторое время он выдерживал взгляд Ливуеты, не сомневаясь, что она согласится с ним или хотя бы отвернется. Но Ливуета не отводила глаз.

– Нет, – произнес он наконец, – я не могу пойти на такой риск.

Он вздохнул, закрыл глаза, положил голову на подлокотник.

– На меня со всех сторон оказывают… сильнейшее давление, – продолжил он, попытавшись взять ее за запястье, но Ливуета отдернула руку. – Ливуета, тебе не приходит в голову, что я переживаю и мне небезразлично, что случится с Дарк? Неужели, по-твоему, я уже не тот брат, которого ты знала, не тот солдат, каким меня сделали? Неужели ты думаешь, что если в моем подчинении целая армия, а вокруг меня адъютанты и офицеры, которые беспрекословно мне повинуются, я не могу быть одиноким?

Ливуета резко встала – так, чтобы не касаться его.

– Да, – сказала она, глядя на него сверху вниз; он тем временем рассматривал золотую нить в подлокотнике. – Ты одинок, и я одинока, и Даркенс одинока, и он одинок, и все одиноки!

Она быстро повернулась – длинная юбка на мгновение вздулась – и вышла из комнаты. Он слышал, как хлопнула дверь, но не шевельнулся, стоя на коленях перед пустым креслом, словно отвергнутый любовник. Потом он засунул мизинец под золотую петельку, вытянутую Ливуетой, дернул за нее, и нить порвалась.

Он медленно поднялся, подошел к окну, протиснулся за шторы и встал, глядя на серый рассвет. Внизу, в клочьях тумана, двигались машины и люди, словно завернутые в камуфляжную паутину самой природой.

Он завидовал тем, кого видел внизу, уверенный, что большинство из них, в свою очередь, завидуют ему. Он управлял всем, у него была мягкая кровать, ему не нужно было месить окопную грязь или класть в сапоги камешки, чтобы не заснуть в карауле… И все же он завидовал этим людям: им нужно было лишь выполнять приказания. И – признавался он себе – завидовал Элетиомелю.