И может, я до сих пор боюсь, что он сделает это, потому что вместе мы можем погибнуть оба, а скафандру одному гораздо легче остаться в живых. Он может пожертвовать мной, чтобы спасти себя. Люди именно так и поступают.
– Не возражаешь, если я присяду? – говорю я и падаю на большой валун, прежде чем скафандр успевает ответить.
– Что болит?
– Все. Больше всего ноги.
– Через несколько дней ступни затвердеют, мышцы снова наберут силу. Когда чувствуешь, что надо отдохнуть, – отдыхай. Не стоит насиловать себя.
– Гм-м, – говорю я.
Я хочу, чтобы скафандр спорил со мной: пусть говорит, чтобы я прекратил распускать нюни и продолжал идти… Но он не хочет играть в эту игру. Я смотрю на мои болтающиеся ноги. Поверхность скафандра почернела, она покрыта маленькими щербинками и царапинами. В некоторых местах свисают клочья обугленной материи. Мой скафандр. Он у меня уже больше столетия, и я им почти не пользовался. Мозг его почти все время был подключен к системе обеспечения моего большого дома и функционировал не по назначению. Даже на праздники я в основном торчал на борту, а не опускался во враждебную среду.
Ну, теперь-то сомнений нет – мы попали в такую враждебную среду, что хуже некуда. Нам остается только шлепать по этой планете без воздуха, преодолевая препятствия на пути, и если место, куда мы направляемся, все еще существует, если системы скафандра не сдохнут окончательно, если нас не остановит то, что уничтожило модуль, если нас не пристукнут наши же соотечественники, то мы будем спасены.
– Ну как, уже можешь идти?
– Что?
– Надо бы идти дальше, как считаешь?
– Ах да. Хорошо.
Я опускаюсь на бесплодную почву. Какое-то время мои ноги страшно болят, но вскоре перестают – я разошелся. Склон остается таким же, как и несколько километров назад. Я уже дышу глубоко.
Внезапно перед моим мысленным взором ясно возникает база, какой она может быть и какая она, вероятно, есть: огромный дымящийся кратер, – база стерта с лица планеты в момент уничтожения модуля. Но даже если это так, мы сошлись на том, что следует все же идти туда: спасатели или военные подкрепления именно туда и направятся в первую очередь. Там больше шансов на то, что нас подберут, чем где-либо еще. Если бы от модуля остались на земле какие-то обломки, то, может, имело бы смысл быть рядом с ними. Но скорость его падения была так высока, что он сгорел даже в этой разреженной атмосфере; еще немного, и то же самое произошло бы с нами.
Все еще оставалась надежда, что нас заметят из космоса, но думаю, сейчас это маловероятно. То, что там осталось, видимо, обследует космические просторы. Если бы нас заметили во время падения или засекли на поверхности, то подобрали бы, наверно, спустя считаные часы после падения. Они не могут знать, что мы здесь, а мы не можем связаться с ними. А потому все, что нам остается, – это идти.