— Да, но… — попыталась деликатно отказаться Ирина.

— Хотите? — переспросила рыженькая, оживляясь пуще прежнего, и потащила Ирочку за собой, ухватив за рукав. По дороге продолжала щебетать:

— Я раздобыла хорошего чаю. Правда, чай хороший, Леночка? Вы расскажете, как там у вас на Ио…

Ирина, покорно следовала за тарахтевшей без умолку девушкой. Перед самой дверью подняла глаза. Табличка: «Биологическая лаборатория».

«Боже, это биологи!» — сигналом тревоги отозвалось в мозгу. События утра приучили Иру к тому, что реагировать нужно быстро.

— Извините, — пробормотала она, выдирая рукав из цепких рук рыжей биологини, — Я очень спе… В другой раз. Извините.

И, уходя, расслышала:

— Куда же вы? Всего на пять минут. Я хотела…

«Ну, нет! — решила Ирочка, переходя на бег. — Шутит Саша или нет, но… Нет, не хочу, чтобы из меня сделали — как он сказал? — Подопытный экземпляр. И так я себя сегодня чувствую… Как хорошо, когда пол под уклон. Бежать легко. Чувствую себя такой же дурочкой, как этот их фавн. Не гонятся? Нет, сбежала. Фу-уф!»

Если бы коридор не опускался полого, спасшаяся от преследования гостья планетологической станции астероида Веста, пожалуй, успела бы остановиться и не выскочила под сень ветвей с резными листьями. Только поскользнувшись на торчавшем посреди дороги сером валуне, она поняла — что-то не так! — и огляделась. Полумрак. Стволы, одетые в тугую гладкую кору, листья на земле палые, пахнет прелью. И путаница ветвей, и лиственное месиво, и свет сквозит вверху. «Хорошо здесь, — решила Ирина, потянув носом. — И пахнет здорово!» Она побрела, но не по выгнутой чешуйчатой спине плитчатой дорожки, а напрямик по мягкому, пружинящему, бурому со свежими жёлтыми крапинами покрывалу, потому что: «На дорожке пятипалые листья — пятнами, а здесь — ковром. И вон ещё что-то прячется за деревьями». Там, в сердце волшебного парка — приземистая лавочка-раскоряка на гнутых тяжёлых ногах, живым янтарём лаковых досок сияющая, тёплая, как раскрытая под солнцем ладонь. Даже если нет времени рассиживаться, хоть на минутку-то… «Присяду», — решила Ирочка, янтарная ладонь приняла её мягко, взвешивая — тяжёл ли груз? — и оказалось, нет. Не тяжелыми показались надёжному тёплому дереву досок заботы вчерашней девчонки: обида, ревность, детские знакомые страхи и непонятные страхи взрослые, — всё просеялось сквозь деревянные пальцы и ушло в землю. Сидеть на парковой скамейке удобно, но гораздо удобнее — лечь, подложив под щёку локоть, и выбрать лист, сияющий желтизной, с розовыми прожилками, и пальцем водить по ветвящимся линиям, гадая рассеянно: «Что же нам делать, спрашивал Саша, но я не знаю что ответить, и он не у меня спрашивал, потому что он-то знает хорошо, что я не знаю, а я поняла не так давно, что… Что? Я помню, помню! Поняла, что ничего не понимаю, и это обидно, ведь я считала — всё знаю! — а оказалось — нет, — не хочу такое помнить, но ничего не поделаешь, это помнится, с памятью не сделаешь ничего, и не спрячешься от неё никак, а жаль. Все что-то понимают, даже эта вредная Маргошка с длинной талией и коротким вздёрнутым носиком, смотрит глазами сливовыми и понимает, одна я гадаю по линиям листьев. Вот по этой длинной и этой коротенькой изогнутой веточ…»