— Так считаешь ты, — говорю я.

Лахвай опирается на левый локоть, поправляет свою голубую мантию, кладет одну руку на столик.

— Тиманы не воевали уже много столетий.

— Я нахожу это чрезвычайно странным, дакиз.

— Почему?

— Мне всего семь лет, однако война, в которой я родился и сражался, война, шрамами которой я помечен, была таманской.

Дакиз постукивает по подбородку пальцами правой руки. Жаль, что Дэвидж не предостерег меня от чрезмерного кокетства.

— Согласись, Язи Ро, раз ни один тиман не воевал в этой войне, ни один не погиб и не страдал от ран, ни одна пядь тиманской территории не была утрачена либо приобретена, то назвать эту войну тиманской совершенно невозможно.

Во мне вскипает злоба, но я борюсь с собой. Пытаюсь вспомнить сюжет про акул и камень, но в голове пустота. Приходится самому формулировать мысль:

— Лахвай ни'до Тиман, кто в ответе за яйцо: само яйцо или тот, кто его снес?

Дакиз щурит белые глаза и запрокидывает голову.

— Когда «Низак» использовал свое влияние, чтобы добиться твоего приема в Ри-Моу-Тавии, я счел это дерзостью, если не хуже. Даже, если хочешь, угрозой.

Я призываю на помощь мудрость, накопленную в боях.

— Если я знаю то, что знаю сам, и то, что знаешь ты, то я знаю больше тебя, а значит, у меня преимущество.

— Тогда прими решение за меня, Язи Ро.

Я развожу руками.

— Язи Ро принят.

На лице тимана видно разочарование.

— Это не стало результатом последовательного обсуждения.

— Да, обсуждению подверглось далеко не все, — соглашаюсь я. — А то, что обсуждалось, привело к неверным выводам.