И вот тут в пролом стены, в двери и в окна влетела целая толпа вооруженных парней во главе со Сталием — по-прежнему полуобнаженным и утратившим в манерах лоск дипломата и советника. Сейчас он действительно соответствовал своему званию командора — быстрый, решительный, с напряженными скулами и сверкающими глазами. Отличить их от вбежавших следом солдат было практически невозможно — форма была абсолютно одинаковой. Сталий каким-то образом различал сражающихся и успевал отдавать своим короткие четкие команды.

Бой вспыхнул с новой силой и сразу же прекратился. В отличие от щупальценосцев, погибшие изменники никуда не девались, и помещение снова заполнилось телами, вдобавок еще и истекающими кровью. Эйла бестрепетно перешагнула через несколько трупов и опустилась на колени возле отца. Он был еще жив, хотя и удерживался на грани сознания исключительно благодаря силе воли.

— Девочка моя, ты цела? — он смотрел на дочь с той нежностью, которую не мог почему-то себе позволить раньше. — Как же ты похожа на свою маму…

— Держись, папа, — приговаривала Эйла, пытаясь снять с него разорванную в клочья и глубоко впечатавшуюся в мышцы груди броню.

Она обернулась к подбежавшему воину, которого помнила в лицо — он часто был рядом с ее отцом, выполнял его поручения, иногда просто участвовал с ним в тренировках не в рамках службы, а что называется, для души — вдвоем они стреляли, фехтовали, боролись.

— Командир, дыши, сейчас в регенератор положим, — подбодрил мужчина и тут же организовал деятельность по поиску и доставке регенератора. Солдаты растащили тела, Сталий показал, где стоит та капсула, из которой он сам недавно вылез.

Зверь тоже подбежал и опустился рядом:

— Эйла, говори, куда нести, я подниму.

— Не надо, — прошептал, закашлявшись кровавой пеной, Тирлоний. — Не поможет мне уже регенератор. Он тоже не беспределен. Береги ее. Эйла это все, ради чего я жил.

— И ради чего теперь живу я, — негромко ответил Зверь, справляясь с застежками таллирийской брони, устроенной несколько иначе, чем привычная ему.

Вдвоем с Эйлой они обнажили простреленную грудь ее отца и девушка тихо всхлипнула — ребра и легкие были перемешаны в сплошную кашу, среди которой торчали клочья формы и куски брони.

— Не плачь, моя маленькая, — еще тише проговорил Тирлоний. — Он теперь о тебе позаботится. А я хорошо жил и сражался. И ухожу хорошо. Среди воинов. И ты, моя девочка, тоже воин. Как твоя мать. Видимо, это в крови у вас, и зря я ее пытался сломать… Землянин, береги ее. И не неволь, хорошего с того не получится. Отдаю ее тебе.