— Чаэ вполне серьезен, можете не сомневаться, — заверил его Динлей.
Четвертый обитатель спальни тоже был младшим сыном, но родился в семье констебля. И Динлей единственный из всех уже обзавелся формой. Сейчас он застегивал серебряные пуговицы на темно-синем мундире. Начищенные металлические кружочки ослепительно сияли, на брюках были наглажены острые стрелки. То, что форма не новая, становилось понятно, только если внимательно присмотреться. Прошлым вечером он сообщил им, — то форма принадлежала его отцу, когда тот был констеблем-стажером. Из всех четверых только один Динлей относился к будущей профессии с энтузиазмом. Он перешел на телепатический посыл.
«Отец сказал, что сержант Чаэ — горький пьяница. На этот участок его отправили после того, как выгнали со всех других».
— И ему доверили тренировать рекрутов? — воскликнул Максен.
Динлей поморщился и опасливо оглянулся по сторонам.
— Не так громко. Он не любит вспоминать о том, как загубил свою карьеру.
Бойд хихикнул.
— Карьеру. На службе констеблем. Ну и шутник ты.
Динлей сердито сверкнул на него глазами и надел очки в проволочной оправе. Что-то в его наружности напоминало Эдеарду о Фахине — не только близорукость, но и уверенность в правильном выборе пути, хотя нельзя было сказать, что Динлей для этого пути создан.
Эдеард вздрогнул, несмотря на толстый шерстяной свитер. Он давно не вспоминал о Фахине. Не самое удачное начало дня.
Хотя до дня было еще далеко, Эдеард заметил это, лишь когда вприпрыжку спускался по центральной лестнице участка в маленький зал, где рекрутам предстояло провести ближайшие полгода, изучая новую специальность. Яркие созвездия Кверенции просвечивали сквозь полог перистых облаков, набегавших с моря. До рассвета оставалось не меньше часа.
Эдеард еще не привык к тому, что здания Маккатрана блокируют его про-взгляд. Поэтому он удивился, увидев в зале сержанта Чаэ и еще одного констебля-стажера. Это была девушка примерно того же возраста, что и Эдеард, возможно, немного старше, с темными, очень коротко подстриженными волосами — такой прически у женщин он еще не видел. На ее лице, на котором, казалось, навсегда застыло сердитое выражение, выделялись пухлые щеки. Даже по стандартам Маккатрана ее разум был тщательно защищен и не пропускал никакого проблеска эмоций. Эдеард старался не слишком пристально ее рассматривать, но, когда его взгляд поднялся с ног — длинных, но чересчур полных в бедрах — к груди, парень понял, что девушка тоже смотрит на него. Она насмешливо приподняла бровь. Эдеард покраснел и отвернулся.