Они ползли теперь вверх по склону утеса, двигаясь зигзагами, когда наклон становился слишком крутым даже для мощных шипастых гусениц краулера. Продвигались они медленно, но ровно, в конце концов, машину спроектировали с целью добраться целыми до пункта Б из пункта А, а не для гонок под хронометраж. Свою задачу она выполняла эффективно.

Как и можно было предсказать, почва оказалась крошащейся и мягкой. И все же она была больше камнем, чем песком. Гусеницы глубоко зарывались в нее, мотор стонал. Это несколько тормозило их продвижение, но гарантировало превосходную силу сцепления в зубах ветра. И все же Флинкс не хотел бы оказаться лицом к лицу с настоящим порывом ветра в этой медлительной машине.

Наконец они одолели последний подъем. Оглядываясь назад, Цзе-Мэллори мог различить вдали обшарпанные шпили и башни города, затемняемые вечной пылью и ветром. Здесь смотреть вверх было труднее. По переду купола начали барабанить гравий, грязь и кусочки дерева с крепко обнимающих землю растений. В первый раз стал слышен сквозь толстую защиту вой ветра, звучавший, словно рвущаяся ткань в пустой комнате.

Вульф взглянул на анемометр.

— Сто пятнадцать и пятьдесят две сотых километра в час… сэр.

— Же! Я надеялся на лучшее, но могло быть и хуже. Намного хуже. Никто не собирается отправляться на долгую прогулку. С вихрем мы, может, и справимся, ураган создал бы неудобства.

Когда они двинулись дальше от края утеса, воздух начал становиться достаточно прозрачным, чтобы они увидели свою цель. Не то чтобы они могли упустить ее, смотреть там было особенно не на что, если не считать случайного кома, похожего на засохшие водоросли. Они покатили дальше, и ветер замирал по мере того, как они въезжали под защиту здания. Три пары глаз уставились вверх, все задирая и задирая головы, пока не показалось, что будет намного проще лечь и смотреть прямо вверх. Только Вульф, сфокусировавший взгляд на приборной доске, не поддался приманке монолита.

Он возвышался над ними, как башня, исчезая наверху в вихрях пыли и облаках.

— Как хуюкубва? — сумел, наконец, прошептать Малайка.

— Насколько он велик, по моему мнению? Я не очень-то могу сказать, — ответил Цзе-Меллори. — Тру? У тебя самое лучшее среди нас глубинное зрение.

Долгий миг философ хранил молчание.

— В человеческих категориях?

Он опустил взгляд, посмотрев на них. Если бы он мог моргать, то моргнул бы, но глазные щитки транксов реагировали только на присутствие воды или сильного солнечного света, так что он этого не мог. Импровизированные очки придавали его лицу неуравновешенный вид.