Часы па запястье пропели «десять».

Он глянул на циферблат и, отключив сигнал, заметил:

— Вчера и сегодня Земля празднует День Звездопроходца. Вы не присутствовали на Ассамблее?

— Нет, — я покачал головой намертво подавляя в себе желание ответить «не имел чести». Было в голосе, движениях Двуликого Януса, повороте двуликой головы (аура, что ли какая-то исходила от него) что-то такое, от чего хотелось рядом с ним подтянуться, смотреть прямо в глаза, отвечать, по возможности, ясно и лаконично и вообще держать себя, как на великосветском приеме за пять минут до представления королеве.

— Не знаю ничего утомительнее официальных церемоний. Вам можно только позавидовать.

Я промолчал, раздумывая над двусмысленностью фразы.

Голос у него тоже был не совсем обычный, с какими-то посторонними обертонами, так что, закрыв глаза, можно было без труда представить, что говорят синхронно два человека: один — молодым звонким голосом, а другой — глуховатым, на полтона ниже.

Вошла Ружена с двумя чашками дымящегося кофе на старинном подносе и поставила на стол.

— Можно мне послушать, Рой?

— Тебе будет скучно, девочка.

— Ну, всегда ты так, — Ружена надула губки. — Пыли у тебя здесь… Ладно, оставляю вас.

— Спасибо за кофе.

Ружена обернулась в дверях.

— Не за что.

Спаргинс отпил глоток кофе.

— Ваш отпуск уже закончился?

— Да, — ответил я.

— Ваш экипаж инструктировал Мартин Шейхман?

Я глянул на Спаргинса. Спокойно смотреть на его лицо без привычки нельзя, хотя, кроме асимметрии, в нем нет ничего отталкивающего: прямой нос, крепкий подбородок, ясные внимательные глаза. Обычные черты хорошего уравновешенного человека, и сейчас правая и левая половины его лица не выражают ничего, кроме усталости.

Нас действительно инструктировал Мартин Шейхман, куратор отдела ксенологии Дальней Космической Разведки, хотя речь шла об экспедиции не в такой уж дальний космос, а в систему звезды Ахернар, альфы Эридана. Необычным было и то, что для таких рейсов обычно не привлекают пилотов экстра-класса.