Потому что мы были ему нужны. Мы были незаменимы.

Отец был когда-то членом согласительной комиссии в местном отделении своей гильдии. Я помню, как он говорил, что бастовать имеет смысл только в одном случае: если работники так необходимы, что забастовка выигрывается, не успев начаться. Вот в таком-то положении и находился наш капитан: мы ему были нужны до зарезу. Ни одного потенциального штрейкбрехера в радиусе одиннадцати световых лет. Он не рискнет что-нибудь с нами сделать.

Правда, любой из нас может сорвать эту забастовку. Давай поглядим. Ван не считается, Кас Уорнер тоже, они больше не были телепатами, их напарники погибли. Сестричка нашей Пру, Пэйшенс, все еще жива, но эту пару не удалось восстановить после пика скорости – Пэйшенс отказалась от рискованных фокусов с гипнозом и наркотиками, они надолго потеряли связь и не смогли ее возобновить. Мисс Гамма тоже не считается, корабли с ее сестричками все еще летят с максимальной скоростью, поэтому у нас нет возможности кружной связи с Землей и не будет, пока один из этих кораблей не замедлится. Кто же тогда остается, кроме Сэма и меня? И насколько они надежны? Руп, Глория, Анна, Дасти. И дядя, конечно. И Мэй-Лин.

Да, на всех их можно положиться. То, что к нам поначалу отнеслись как к психам, сплотило нас. Даже если кому и покажется, что так поступать нехорошо, он не станет подводить остальных. Даже Мэй-Лин, вышедшая замуж на сторону. Может получиться. Если только Сэм сумеет их всех убедить.

Я хотел попасть на планету каким угодно путем. Может, этот путь и был сомнительным, но я все равно хотел.

И все-таки было здесь неприятное жульничество, нечто вроде того, когда ребенком тратишь на себя деньги, которые тебе дали для церковной кружки.

Времени у Сэма на организацию было до завтрашнего полудня, так как у нас теперь была всего одна вахта в день. Необходимости в постоянной связи не было, а работы на корабле, с того времени как было решено делать вылазку, прибавилось. Я пошел навешивать бирки на лабораторных крыс.

Но ждать до завтра не пришлось. Тем же вечером дядя созвал нас, и мы все набились в его каюту – все, кроме мисс Гаммы, Пру, ван Хоутена и Каса. Дядя оглядел нас, лицо у него было длинное и печальное; он извинился, что ему негде всех усадить, но надолго он нас не задержит. Потом он начал говорить нечто витиеватое про то, как все мы ему вроде родных его детей, и как он нас полюбил, и что мы всегда будем его детьми, что бы ни случилось. А потом он заговорил о чувстве достоинства, которое делает человека человеком.