Джантифф остановился — перспектива встретиться лицом к лицу с Эстебаном и Скорлеттой в этом безлюдном месте вызывала у него испуг и отвращение. Он кинулся в прибрежные заросли полиптеры и замер, скрытый пушистыми стеблями выше человеческого роста.

Эстебан и Скорлетта прошли мимо и встали на берегу реки, приглядываясь к реке вниз и вверх по течению.

— Ничего не видно, — устало произнес Эстебан. — Они уже на полпути в Аото.

— Не могу понять, — дрожащим голосом отозвалась Скорлетта. — Почему они решили тебя надуть? Разве вы не договорились?

Эстебан колебался:

— Возникло недоразумение… ужасная ошибка. Ведь они сидели вместе. Я договорился с гетманом, все объяснил, показал. Тот прищурился и спрашивает, будто сомневается: «Снетка, что ль? Молодь на жаркое?» Ты же знаешь, они по-своему выражаются. Мне и в голову не пришло, что он может иметь в виду Танзель. Я и отвечаю: «Именно так!» Получается, что гетман выбрал «молодь» помоложе. Таковы печальные факты. А теперь я сожму зубы и забуду про это — и ты сделаешь то же самое.

Скорлетта долго молчала. Наконец она заговорила — голосом, хриплым от напряжения:

— Что теперь? Что будет с ним?

— Прежде всего — кристалл. Потом я от него избавлюсь, все будет шито-крыто.

— Тебе придется поторопиться, — бесцветно произнесла Скорлетта.

— Все учтено, все идет по плану. Осталось три дня.

Скорлетта смотрела на противоположный берег реки:

— Бедная девочка! Такая трогательная, такая веселая! Не могу о ней думать… и не думать тоже не могу.

— Непоправимая оплошность, — голос Эстебана на мгновение дрогнул. — Необходимо сохранять ясность мыслей. Слишком многое поставлено на карту.

— Да… слишком многое. Иногда мне кажется… что ты сошел с ума.

— Ну-ну! Выше голову! Не так страшен черт, как его малюют. Невероятная простота замысла — залог успеха. Такое никому даже присниться не может.

— Коннатиг — достаточно страшный черт.

— Коннатиг сидит себе в Люсце в башне из слоновой кости, мечтает быть богом и видит сны наяву. Если он явится в Аррабус, мы докажем, что он так же смертен, как любой другой.

— Эстебан, никогда и нигде не произноси эти слова вслух.

— Не думать невозможно. От мыслей нет спасения. Мысли ветвятся и становятся планами. Планы облекаются словами, как плотью. За словом следует дело. Так вершится судьба.