Выступление Дибала длилось около часа. Достаточно долго, чтобы Эдеард вспотел. К концу второго отделения по стенам зала побежали ручейки конденсата.

– Это было великолепно, – сказала Кристабель, обнимая Эдеарда. – Не могу поверить, что Совет все еще у власти. Да здравствует революция! – крикнула она, высоко поднимая сжатую в кулак руку.

Он тоже обнял ее и прикоснулся носом к ее щеке.

– Ты ведь говоришь о своем отце.

– Какая разница! – Она закружилась на месте. – Спасибо, что взял меня на концерт.

– Я долго ждал случая послушать Дибала.

– Почему?

Эдеард пожал плечами. Люди обходили их, направляясь к ступеням, ведущим на улицу. Все они казались уставшими и счастливыми.

– Я просто не хотел идти один, – сказал он.

Ее ответная улыбка оправдала риск некоторого несоблюдения истины.

Друзья вышли в переулок Доулон, распрощались и разошлись в разные стороны. В этот час на улицах было почти пусто. Эдеард застегнул накидку и снова обнял Кристабель. Она положила голову ему на плечо, всеми своими мыслями выражая полное удовлетворение. Под ночным небом, расцвеченным бледными сполохами туманностей, они пошли к заводи в конце Садового канала. Возможно, из-за кестрика, но Эдеарду показалось, что он заметил яркую вспышку. Особенно сильным было сияние, окружающее Хоньо.

– Ты часто это делаешь, – промолвила Кристабель.

– Что?

– Разглядываешь туманности.

– Разве? Я просто размышляю о том, что мы о них знаем.

– Я могу назвать большинство туманностей.

– Да, конечно, но разве это знание? Что они собой представляют? Как ты думаешь, наши души смогут парить между ними?

– Заступница говорит, что именно это и ожидает нас, если мы не будем вести достойную жизнь.

– Угу, – раздраженно произнес он, вспоминая нескончаемые субботние часы, когда еще маленьким мальчиком приходил в эшвилльский храм, а матушка Лореллан монотонным голосом читала заповеди Заступницы.

«А кто решает, что достойно, а что нет?»