– Это десятый вариант по протоколу десять, – стал объяснять он. – Штамм запатентован. Извините, мне не положено о нем рассказывать.

– Почему вы вывели данные о восемнадцать-десять из раздела Карвонидес?

Вот оно. Они все знают. Он перевел дыхание, услышав, как воздух дрожит в горле. Не нужно им ни фокусирующих препаратов, ни компьютерных психологов. У него все на лбу написано. Напрасно он размечтался, что сумеет избежать худшего. Остается только следить, как все пойдет. И все равно в нем сидела надежда. Должен найтись выход. Он обязан вернуться домой, а то кто же будет жарить девочкам оладьи.

– Вывел по просьбе других сотрудников, работавших по той же теме. После кончины Карвонидес им понадобился доступ к актуальным данным. Без них невозможно было продвигаться дальше. Так что да, я вывел данные в открытый доступ.

– Вы изменяли круг допущенных к этому разделу?

– Это патентные сведения, – ответил Пракс, цепляясь за эту мысль, как за последний пропитанный водой обломок затонувшего корабля. Ему самому защита казалась беспомощной.

Мужчина подался вперед.

– Данные переслали на Землю. Мы проследили передачу и выяснили, что сведения взяли из раздела, открытого вами.

В мозгу бурлили лживые отговорки. «Данные были в открытом доступе. Я недосмотрел. Может быть, пренебрег секретностью. Не больше. Я ничего плохого не сделал».

Мысленно Пракс вновь увидел Карвонидес. Раны на шее и на голове. Да, можно еще раз отречься от нее, но что толку? Им уже известно все или почти все. Они будут наседать, пытать, пока он не сломается. Уже все равно, что он скажет. Он покойник. Не будет больше жарить оладьи. Не будет по вечерам загонять девочек за уроки, а по воскресеньям отсыпаться допоздна рядом с Джуной. Его работу продолжит кто-то другой. Со всем, что он любил, ради чего жил, покончено.

Он удивился, уловив в себе не столько страх, сколько ужасающее чувство свободы. Теперь он мог говорить все, что захочет. Даже правду.

– Вы должны понять вот что, – начал он в безумной, пьяной отваге. – Биологическое равновесие не работает напрямую. Никогда.

– Равновесие… – повторил флотский.

– Да, вот именно! Всем кажется, что это просто. Появляются новые инвазивные виды и получают конкурентное преимущество, так? Это так, но тут есть и другая сторона. Местная среда всегда, всегда сопротивляется. Да-да, иногда слабо. Иногда без отчетливой идеи, как обойтись с новшеством. Я не назову сопротивление совершенным, но утверждаю, что оно имеет место. Даже если инвазивный вид берет верх, побеждает, ему приходится преодолевать противодействующие процессы, и… – Высокий поморщился, и от этого Пракс заговорил еще быстрее. Хотел высказать все, что лежало на сердце, пока не опустился молот. – Это противодействие зашито в глубину ткани живой системы, без него она не существует. Как бы совершенны ни были новые виды, каким бы подавляющим преимуществом они не обладали, они всегда встречают отпор. Если первая контратака отбита, будет следующая. Понимаете? Не выдержали конкуренции конспецифики? Не беда, в бой пойдут бактериальные и вирусные микроэкологии. Новичок адаптируется к ним – бой перейдет на уровень микроэлементов, солености, освещенности. И суть вот в чем, вот в чем суть: даже если новый вид побеждает? Даже если он захватывает все существующие ниши, сама эта борьба его изменяет. Так что, стирая или поглощая местную среду, вы сами подвергаетесь изменениям. Даже если местные организмы доведены до вымирания, они оставляют след. Их невозможно, невозможно стереть начисто.