— Тебе только кажется, что ты так одет, — улыбнулась Маррот, — а на самом деле ты в голубом плаще и алой тунике, ты сам не знаешь, как ты прекрасен, юный строптивый тигренок…

Ольгерд еще не успел подумать, а на нем уже переливалось голубое и алое. Красивая, божественная женщина протянула ему руку.

— Летим со мной, забудь на минуту своих уродцев.

Забыть хоть на минуту этот кошмар действительно хотелось. Он послушно протянул руку хозяйке воздушного замка, и они вылетели в овальное окно.

Звезды приближались и удалялись, скорость была немыслимой, словно вся вселенная превратилась в волчок и бешено завращалась. Они неслись в центр этого волчка. Потом медленно плыли вместе с облаками и качались, как листья на ветру. Это было прекрасно так же, как и окружающий их мир. Но он почему-то вспоминал хмурое небо, холодный дождь, мокрый песок, перепачканные песком мокрые волосы Зелы, ее дрожащие губы, ее горячую плоть. Нет, он не был еще эрхом. Он любил плоть, ему хотелось плоти, нормальной, упругой, теплой, перепачканной, липкой, пахнущей лесным озером, илом и травой, и к тому же принадлежащей одной единственной женщине, которую жалким заморышем он подобрал на брошенной планете.

— Ну, как? — спросила Маррот, наливая ему какой-то розовый напиток в прозрачную чашку с двумя ручками, кажется, она называлась кратер, — тебе понравилось?

— Спасибо, — ответил он с искренней благодарностью, — это лучше любого сна, такая свобода желаний, словно весь мир принадлежит тебе.

— Это и будет твоим всегда, — сказала хозяйка с видом искусительницы, — если ты откажешься от своего плотного тела. Ты будешь настоящим эрхом.

— Не откажусь, — Ольгерд покачал головой, — грехи тянут на землю.

— Не спеши с ответом. Подумай.

— Да что тут думать? У меня куча дел там, внизу. И, прежде всего, надо найти Зелу.

— Эту самую Ла Кси?

— Да. Она сбежала от Леция и, в лучшем случае, попала в лапы к Пастуху. А в худшем — лежит без сил и жизни где-нибудь на городской площади. И самое ужасное, что в этом есть доля и моей вины. Я не поверил ей. Не поверил, что она не может причинить мне зла, и что она не хотела меня обмануть… Кажется, я был для нее последней спасительной соломинкой и обломился как раз посреди течения. Чертовщина какая-то, я ведь действительно ее люблю!

— Ты совсем не знаешь ее, чтобы любить, — недовольно возразила Маррот, ее голубое платье посинело, — ты любишь свою мечту, которую увидел на фреске. Она тоже любит какую-то свою мечту. Что вас связывает? Два ваших ненасытных тела?

— Возможно, — не стал возражать Ольгерд, — вам этого не понять.