— Легко? — удивился Юрий. — Это называется — легко? А что мешает тебе выйти из него сейчас — в посте и молитве?

— Моя отеческая любовь к тебе, сын мой. Приняв ради тебя смерть, я бы исчерпал её до дна. Наши привязанности потому и называются — привязанности, что цепко держат нас в этом мире. Пока мы держим кого-то в уме или сердце, он держит нас. Как через любовь, так и через ненависть мы застреваем в мире иллюзий. И любовь удерживает даже сильнее. Потому что чувство ненависти или мести можно заменить в сердце на прощение или на любовь. А любовь заменить нечем. Она вечна и неизменна.

— Да, это так. Один писатель — Сент-Экзюпери — очень точно сказал: "Мы в ответе за тех, кого приручили". Хотя он и не был монахом. Прости, Тинджол, что принудил тебя к тому, чтобы ты приручил меня.

— Но я сам выбрал это, сам вступил на этот Путь. И благодарен судьбе за возможность познать мир с этой стороны.

— Я тоже, Тинджол, ступил на него. И подарил свою привязанность тебе и другим существам. И я не могу уйти к Свету, не исчерпав свою любовь до дна. Не защитив мир хотя бы от себя. И я не могу причинить зло дацану, приютившему меня, давшему мне кров и любовь.

— Что ж. Это твой Путь, — задумчиво кивнул Тинджол. — Ты его выбрал. Не унывай потом, что он труден. Ты мог бы распоряжаться только собой, а хочешь отвечать за многих… Нося добровольно чужое бремя, не жалуйся на его тяжесть.

— Я знаю, — опустил голову Юрий. — Я ухожу, Тинджол. Они уже близко. И спасибо тебе за всё.

Тинджол обнял юношу и сказал:

— Возвращайся. Я буду ждать.

Юрий быстро снял с себя кашаи, переоделся в свою прежнюю одежду, сложил монашескую одежду на топчан, поклонился и вышел.

Во дворике, у источника, его уже ждал настоятель Цэрин.

— Ты сделал свой выбор, — кивнул он и сделал благословляющее движение руками. — Иди!

***

Юрий сидел в раскалённом мареве на камне у дороги и грыз сухую лепёшку. Жара стояла несусветная — камни отдавали своё тепло, соединяя с жаром светила.

Хотя Солнце уже клонилось к закату, но горный мир всё равно продолжал плавиться в его лучах. Далеко внизу раскинулась долина, пересекаемая речкой, вдоль которой, повторяя её изгибы, петляла каменистая тропа, выбитая ногами паломников за многие тысячи лет. И хотя Юрий спускался вниз по узкой горной тропе уже несколько часов, высоко на горе всё ещё были видны яркие крыши дацана. А дорога, петляющая по уступам и ведущая к монастырю, будто манила его вернуться туда. Даже отсюда, казалось, были слышны отдалённые звуки музыкальных инструментов и голоса монахов, молящихся о мире. И, в том числе — о нём, одиноком путнике, бредущем вниз, в неизвестность.