Она некоторое время молчала, пока не сказала:
— Дерзкий, но славный, да, вот какой ты. Ты в большей степени рыцарь, чем кто-либо, кто ставит слово «Сэр» перед своим именем, Доминик.
— О, Кэтрин!
И он вдруг обнаружил, что обнимает ее и целует и она целует его, и ночь осветилась фейерверками и возликовала трубными звуками, и была она непрерывным праздником и священнодействием.
— Я люблю тебя, Кэтрин. Боже мой, я люблю тебя!
Она высвободилась из его объятий и отшатнулась:
— Нет… пожалуйста, пожалуйста, замолчи. Пожалуйста, остановись. Я не понимаю, что на меня нашло…
— Но я люблю тебя! — закричал он.
— Доминик, нет. Мы были рядом слишком долго во время этого сумасшедшего путешествия. Ты мне нравишься больше, чем я поначалу думала. Но я жена Хага.
Он уронил руки и застыл, как истукан, там, где стоял, и ему казалось, что его душа выходит из него, как вытекает кровь из смертельно раненного человека.
— Кэтрин, — сказал он, — для тебя я присоединюсь к восстанию.
— Ради меня? — она подошла ближе, достаточно близко, чтобы положить руки на его плечи. То ли плача, то ли смеясь, она сказала ему:
— Ты даже не можешь вообразить себе, как я рада.
Он стоял, вдыхая ее аромат, но со сжатыми кулаками, и ответил:
— Не ради тебя. Для того, чтобы ты была со мной.
— Что? — прошептала она и снова отшатнулась от него.
— Ты назвала меня рыцарем. Неверно. Я не буду играть роль завистливого, отвергнутого ухажера, являющегося отныне, присно и во веки другом семьи. Это совершенно не в моем духе. Я хочу быть твоим мужем, мужем в полном смысле этого слова.
Ветер дул, река все также текла мимо.
— Отлично, — сказал Флэндри тени Кэтрин. — Тогда до того момента, пока мы достигнем Порта Фредериксен. Не более. Ему знать об этом будет необязательно. Я буду служить его делу и жить воспоминаниями.
Она села на камень и заплакала. Когда он попытался успокоить ее, она оттолкнула его, не очень резко, но и вовсе не застенчивым жестом. Он отошел в сторону на несколько метров и выкурил подряд три сигареты, прикуривая следующую прямо от бычка предыдущей.