Кринпит был уже у берега. Он приподнялся и, перевалившись через край лодки, выполз на берег. Он оказался очень большим. Полковник Миннингер и десяток солдат окружили его.

«Вероятно, они убьют кринпита,— подумала Анна.— Ну и пусть».

Внезапно внимание Анны привлек бежавший к ней солдат

— Димитрова! — крикнул солдат.— Он говорит! Полковник хочет, чтобы ты перевела.

И вот уже Анна вслушивается в странные звуки, издаваемые большим кринпитом.

— Он говорит, что Народная Республика обессилела, и он хочет помочь нам в борьбе с Блоком Горючего.

— Идиот! Что он может сделать своими маленькими конечностями?

Головная боль стиснула мозг Анны, словно тяжелые мешки обрушились на ее череп. Ее начало подташнивать.

Шарн-игон был в очень плохом состоянии. Звуки, которые он издавал, были похожи на передачу испорченного радио. Панцирь его был болезненно-желтого цвета. Из сочленений сочилась густая грязно-красная жидкость.

— Он линяет,— объяснила Анна полковнику.— И очень страдает. Видимо, это вызвано химическими веществами, которыми травят их люди Блока Горючего.

— Ты сама выглядишь неважно, Димитрова.

— Нет, я могу продолжать, полковник.— И все же Анна встала подальше от кринпита. Жидкость, которая сочилась из него, окрасила песок вокруг. От существа исходил тошнотворный запах гниющего сала. То, что она отошла от него, не помогло. Головная боль не проходила. Более того, усиливалась с каждым мгновением.

Мэгги Миннингер пробежала рукой по волосам, откинула их назад. Сейчас она была похожа на маленькую девочку.

— Как ты думаешь, Гай? Может, теперь действительно у нас будет свой кровржадный тигр-людоед?

— Отказываться не стоит, Мэгги. Но он вряд ли сможет повредить гризи.

— Что он говорит, Димитрова? Может ли он напасть со своими друзьями на лагерь гризи, если мы попросим?

— Трудно понять, что он говорит, полковник. Он говорит на урду, но очень мало и плохо. Кроме того, сознание затуманено. У него мания убийства, и ему все равно —- кого. Он говорит, что хочет убить меня.

Миннингер оценивающе посмотрела на кринпита.

— Думаю, что в таком состоянии он вряд ли способен убивать.

— Разве бывает такое состояние, когда можно убивать? — спросила Анна.— Я даже не могу подумать о том, что мне придется убивать. Это сумасшествие — убивать, когда и так мало осталось в живых.