— Терем, я иду с тобой.
Я не отвечал.
— Десять лет назад в этот же месяц Тува мы дали обет...
— И три года назад ты убил его, оставив меня одного. Ты поступил мудро.
— Я никогда не нарушал наш обет, Терем.
— Верно. Нарушения не было. Сам обет был фальшив. Он был вторичен. Единственный правильный обет верности так и не был произнесен, а человек этот мертв, и обещание нарушено давным-давно. Ты ничего не должен мне, я — тебе. Пропусти меня.
Пока я творил, гнев и горечь обернулись против меня самого и моей жизни, которая лежала позади, как разбитое обещание. Но Аше не знал этого, и слезы стояли в его глазах. Он сказал:
— Возьми это, Терем. Я ничего тебе не должен, но я люблю тебя.
Он протянул мне небольшой сверток.
— Нет, у меня есть деньги. Пусти меня, я должен идти один.
Я пошел и он не последовал за мной.
За мной пошла тень моего брата. Не следовало разговаривать с ним вообще, многого не следовало бы делать.
В гавани меня ждала неудача. Ни один корабль не отходил в Оргорейн до полуночи.
На верфях было мало людей, да и те торопились домой. Я попытался заговорить с рыбаком, чинившим мотор в своей лодке, но тот отвернулся от меня. Его предупредили.
Наемники Тайба опередили меня, они должны меня задержать в Кархиде дольше трех дней.
До тех пор меня одолевали боль и гнев, но не страх. Я не думал, что приказ об изгнании может послужить поводом для казни. И когда пробьет шестой час, я стану легкой добычей для людей Тайба, и никто не закричит «убийство!», а скажет: «Правосудие свершилось».
Я сидел на мешке с песком в ветреной мгле порта. Море плескалось у пирса, рыбачьи лодки теснились у причалов, а на дальнем конце пирса горела лампа. Я сидел и смотрел на эту лампу и дальше в море.
Некоторых опасность возбуждает, но не меня. Мой дар — точный расчет и предвидение.
Сидя на мешке с песком, я рассуждал, сможет ли человек доплыть до Оргорейна.
Лед сошел с залива месяц или два назад, можно остаться живым в воде. До берега Орготы сто пятьдесят миль. Я не умею плавать. Оглянувшись на улицы Кьюбена, я понял, что ищу Аше в надежде, что он последует за мной. Стыд вывел меня из оцепенения, и я вернул себе способность рассуждать.