Заключенные, находившиеся на ферме в течение нескольких лет, психологически и, как мне кажется, до некоторой степени физически адаптировались к химической кастрации. Они были бесполы как волы.

Подобно ангелам, они не знали ни стыда, ни желаний. Но человеку несвойственно жить без стыда и желаний.

Будучи строго ограниченными и определенными по природе, половые стремления гетенианцев почти не подвержены общественному влиянию. Здесь меньше угнетений секса, запретов, связанных с ним, чем в бисексуальном обществе. Воздержание исключительно добровольное. Терпимость распространена повсеместно. Сексуальный страх, сексуальные расстройства встречаются крайне редко. На ферме я впервые встретился с вмешательством общества в вопросы пола, и это вмешательство порождало не извращения, а нечто более зловещее — пассивность.

На Зиме нет общественных насекомых.

Если бы на Зиме существовали муравьи, гетенианцы, возможно, занимались бы тем, что копировали их оригинальную жизнь. Режим добровольных ферм появился лишь недавно и ограничен пределами одной страны. В остальных частях планеты он совершенно неизвестен. Но это зловещий указатель того направления, в котором пошло общество, такое уязвимое с точки зрения контроля секса.

Как я сказал, на Пулафенской ферме кормили недостаточно, а одежда, особенно обувь, совершенно не соответствовала зимним условиям. Охранники, в большинстве своем заключенные с испытательным сроком, находились не в лучших условиях. Впрочем, ферма преследовала карательные, а не уничтожительные цели, и я думаю, что режим ее можно было вынести, если бы не наркотики и осмотры.

Большинство заключенных проходило осмотры группами по десять или двенадцать человек. Они просто повторяли нечто вроде исповеди или катехизиса, получали порции антикеммера и освобождались от работы.

Остальные — политические заключенные — каждые пять дней должны были подвергаться допросу с применением наркотиков.

Не знаю, какие наркотики они использовали. Не знаю, с какой целью проводились допросы. Не представляю, какие вопросы задавали мне. Я пришел в себя спустя несколько часов на нарах среди шести или семи заключенных, некоторые уже пришли в себя, другие еще находились под действием наркотиком. Когда все встали, охранники повели нас на работу, но после третьего или четвертого допроса я уже не мог встать. Мне позволили лежать, лишь на следующий день я отправился па работу со своим отрядом, хотя чувствовал себя очень слабым. После следующего допроса я был беспомощен и оставался таким уже два дня. Очевидно, антикеммер как лечебное средство оказался очень токсичным для моего гететенианского организма и эффект его был кумулятивным.