Вода гасит тебя. Земля уничтожает тебя. И лишь воздух способен поддерживать твое существование. Лучше сдайся, не медли…

Я вспомнил ночь охоты на ифрита. Джинни, наверняка, пытается выкинуть тот же фокус — разобраться в психологии бушующей и ярящейся за стенами твари. Но на что она может надеяться?

— Более прекрасные? — хвост саламандры забился, оставляя на мостовой глубокие борозды.

Из тела саламандры вылетали огненные шары, посыпая дождь красных, голубых и желтых искр. Прямо, как Четвертого Июля. мелькнула сумасшедшая мысль: так бьется об пол ребенок в припадке истерики.

— Более прекрасные! Более могущественные! Ты посмела сказать это… А-а-! — в метнувшемся языке пламени сверкнули раскаленные добела зубы. — Посмотрим, какой ты станешь, когда я сожгу тебя! Ты умрешь от удушья!

Голова саламандры метнулась к разбитому окну фасада.

Она не смогла проникнуть сквозь железную преграду, но начала высасывать воздух. Вдыхать его и выдыхать. Волна пышущего, как из топки, жара, отбросила меня назад. Я задыхался.

— боже мой… Она хочет сожрать кислород! Оставайся здесь!

Я прыгнул к двери. Джинни пронзительно закричала.

Выскочив наружу, я услышал ее слабое:

— Нет!..

На меня лился слабый свет. Прохладный, от которого я затрепетал. Вокруг беспокойно плескались огни пожаров. Я припал к горячей обочине, и содрогнулся, когда мое тело начало изменяться.

Я был волком. Волком, которого не сможет убить враг. По крайней мере, я на это надеялся. Укороченный хвост ткнулся изнутри в брюки, и я вспомнил, что некоторые раны не поддаются излечению, даже когда я принимал звериный облик.

Брюки! Черт, будь они прокляты! В горячке я забыл о них. А вы когда-нибудь пробовали стать волком, если на вас напялена рубашка, штаны, нижнее белье — и все рассчитано на человека?

Я изо всех сил заработал своим влажным носом. Подтяжки соскользнули и обмотались вокруг задних лап. Передние лапы запутались в галстуке, а пиджак радостно превратился во что-то напоминающее узел.

Обезумев, я катался и рвал одежду клыками. Осознав, что передо мной выросла саламандра, ее хвост хлестнул меня по спине. Мгновенная опаляющая боль, и вместе с одеждой вспыхнули шерсть и кожа. Но тряпье сгорело, и я оказался свободен. Лабильные молекулы моего тела самовосстановились в считанные секунды. Полагая, что я выведен из строя, саламандра уже не обращала на меня внимания. Едва понимая, что я делаю, я подхватил зубами свалившийся с уменьшенной ступни туфлю, приставил к ближайшему, раскаленному добела, пальцу ноги саламандры, и обеими лапами стал изо всех сил натягивать.