Я навострил уши.

— Он открыл пивные краны, — сказала она, — а я начала наполнять кувшины и бросать их через дверь в саламандру. Это стало беспокоить ее, она уворачивалась. Видимо, ее ослабило действие пара и давление, когда ты пустил в ход свои челюсти, — Джинни ухватила меня за шею. — Эти секунды, пока ты удерживал ее… это же настоящий подвиг!

Пиво! Качаясь, я поднялся на ноги, и потащился в глубь пивной. Ничего не понимающие Свертальф и Джинни следовали сзади. Я закусил губу и показал мордой на ближайшие стаканы.

— О, понимаю, — Джинни щелкнула пальцами. — Ты хочешь пить… Ты же обезвожен.

Она налила литровую кружку. Захлебываясь, я вылакал ее и показал, что хочу еще. Джинни покачала головой:

— Ты заставил саламандру убраться, но нам еще предстоит иметь с ней дело. Далее будет простая вода.

Метаболизм звериного тела перераспределил влагу. Я почувствовал, что окончательно выздоровел. И первая моя ясная мысль была — надо надеяться, что в дальнейшем пиво не будет тратиться на борьбу со Стихией. Второй моей мыслью было то, что каковы бы ни были средства, чем скорее мы их будем применять, тем лучше.

За все приходится платить. Беда оборотней в том, что приняв иной облик, они, естественно, обладают звериными мозгами. Лишь поверху неглубокий поверхностных слой человеческой личности. Или, говоря проще, будучи волком, я по человеческим меркам, отличался редкостной тупостью. Я был способен понять лишь одно: будет лучше, если я снова превращусь в человека. Поэтому я вышел через открытую дверь, в лунный свет, и приступил к превращению.

Вы сталкивались когда-нибудь с разъяренной пантерой?

Отборнейший мат. Я визгливо завыл и начал превращаться обратно.

— Подожди-ка, — решительно сказала Джинни. — Если тебе хоть сколько-то заботит моя девичья стыдливость… — она бросила с себя обгоревшее, хотя еще вполне пригодное к носке, отделанное мехом пальто.

Сомневаюсь, чтобы когда-нибудь кого-либо одевали быстрее. Пальто очень жало в плечах, но было достаточно длинным — если я вел себя осторожно. Ночной ветер холодил мои голые колени, зато лицо будто по-прежнему жгла саламандра.

Это одна из причин, по которым среди моих тревог отсутствовала мысль о встреченном мною видении. Другая причина — непосредственно угрожающая нам опасность.

Опасность сиюминутная, реальная. Кроме того, уж очень не правдоподобно было пережитое мною. Сознательная реконструкция расплывшегося воспоминания о случившемся, причиняло физическую боль. Даже более сильную, чем когда я вспомнил о предыдущем случае. И, наконец, не уверен, чтобы мне вообще хотелось думать об этом. В голове мелькнуло: дважды, когда я умирал, терял сознание, у меня были схожие видения. Может, следует обратиться к психиатру? Нет, это было бы глупо. Увиденное — не более, чем идиосинкразическая реакция на травму. Скорее всего, подобного рода травма в моей жизни больше не будет.