Броун поерзал на стуле, шевельнул ногой и, глядя на носок ботинка, которым чертил по полу, тихо ответил:

– Потому что я уже тогда решил вам все рассказать и… знаете, как это бывает: на воре шапка горит. Я боялся, как бы Мак-Гирр не догадался ненароком о моем решении. Поэтому, когда вы меня спросили, я ответил так, чтобы ему показалось, будто я намерен торжественно хранить тайну и наверняка не помогу вам разгадать, кем я в действительности являюсь.

– Значит, вы нарочно так отвечали, из-за присутствия Мак-Гирра?

– Да.

– А вы верите в Бога?

– Верю.

– И думали, что робот не должен верить.

– Ну да.

– И что, если бы вы сказали «верю», было бы легче догадаться, кто вы на самом деле?

– Да. Именно так и было бы.

– Но ведь и робот может верить в Бога, – помолчав, сказал Пиркс небрежно, словно мимоходом, так что Броун даже глаза вытаращил.

– Как вы сказали?

– А вы считаете, что это невозможно?

– Никогда мне это в голову не пришло бы.

– Ладно, пока хватит. Это – сейчас по крайней мере – не имеет значения. Вы говорили о каких-то своих подозрениях…

– Да. Мне кажется, что этот темный… Барнс – не человек.

– Почему вам так кажется?

– Это все мелочи, почти неуловимые, но в сумме они что-то дают… Прежде всего – когда он сидит или стоит, он совсем не шевелится. Как статуя. А вы же знаете, ни один человек не может долго находиться в совершенно неизменной позе. Когда ему становится неудобно, к примеру, затечет нога, он невольно пошевелится, переступит с ноги на ногу, проведет рукой по лицу, а Барнс прямо застывает.

– Всегда?

– Нет. Вот именно – не всегда. Это мне и показалось особенно подозрительным.