— Ай, щоб тоби!… — удалось расслышать его товарищам.

Они бросились на звук с хорошей начальной скоростью — хоть на Олимпиаду посылай отстаивать честь и достоинство державы, — а потому довольно быстро достигли места событий.

События были озвучены со вкусом: нечленораздельное бормотание, треск ломающихся веток, пыхтение и отчаянный поросячий визг.

Поспешив на звук, партизаны вскоре стали свидетелями большой человеческой драмы — на краю огромной ямы-ловушки висел, ухватившись за торчащие корни деревьев, покрасневший от напряжения Жабодыщенко, а на дне метался крупный лесной кабан, визжавший от испуга.

Первым к пострадавшему приблизился Салонюк, склонный философски и критически оценивать ситуацию:

— Ну що, мысливець, догрався?

Жабодыщенко оборотил к командиру отчаянное лицо с молящими глазами:

— Ой, хлопци, допоможить! Скорише, бо впаду зараз!

Сидорчук с Перукарниковым и Маметовым бросились на выручку, но очень быстро обнаружилось, что вытащить Жабодыщенко — дело не простое и требует крайнего напряжения всех сил. Далее разыгрывается следующая постановка.

Сидорчук, покрасневший от напряжения, держит Жабодыщенко за шиворот:

— Ще трохи, и я лопну.

Маметов, с выпученными, как у бешеной креветки, глазами:

— Трактор, однако, надо!

Перукарников, звенящим от усилия голосом:

— Как же это тебя угораздило-то, Микола?

Жабодыщенко, пытаясь упереться во что-нибудь ногами и по этой причине болтаясь над ямой, словно шарик на веревочке:

— Чую — хрюкотыть. А де воно, не бачу… шукаю, шукаю… ось так и звалывся.

Салонюк довольно озирает картину со стороны:

— Ну що, верхолаз?З горы далеко, на гору высоко?

Наконец общими усилиями Жабодыщенко вызволили из этого сомнительного положения, после чего неугомонный кулинар и гурман снова стал развивать наполеоновские планы относительно «свинки»: