Добрынин написал два письма. Одно длинное и тоже сердечное написал он товарищу Тверину, вложил туда фотографию с соответственной дружеской подписью. А вот над вторым письмом просидел Павел Добрынин до полуночи. Сначала вывел на купленном на почте конверте адрес: «Деревня Крошкино, Маняше Добрыниной». Потом написал: «Дорогая Маняша». И тут слова у Добрынина кончились, как кончается молоко в молочном киоске рядом с проходной спиртозавода — было и вдруг бах! — и кончилось! И дальше сидел он с ручкой в руках, смотрел на белый лист бумаги и ощущал в себе какую-то онемелость и пустоту. В конце концов выдавил пером на бумаге еще несколько слов: «Посылаю тебе фотопортрет. Покажи его детям. Привет, с любовью Паша».

Остались у Добрынина в запасе еще три фотографии, но знал он заранее, что пошлет одну из них старому другу Волчанову, а еще одну через майора Соколова перешлет хорошей девушке Зое Матросовой в тюрьму, где она теперь исправляется. И напишет он ей с другой стороны фотографии много пожеланий счастья и светлого будущего, которое ее непременно ждет.

У Ваплахова оставалось четыре фотографии, но знал он, что когда-нибудь они пригодятся, а одну из них — самую лучшую — он подарит своему другу Добрынину.

Глава 41

Глава 41

Две недели спустя сидел Банов у костра и читал только что полученные письма.

С другой стороны костра старик распечатывал бандероли и посылки и то и дело охал или айкал. Был он в отличном настроении и поэтому каждые две-три минуты отвлекал Банова от писем, призывая его внимание к очередному присланному ему подарку.

Когда Банов в пятый или шестой раз посмотрел на «присланное» Кремлевскому Мечтателю, то увидел у старика в руках большой кусок копченого мяса.

— Это на вечер, к чаю! — сказал, широко улыбаясь, Кремлевский Мечтатель. — От татар Приволжья! Хорошие татары какие! А?

Банов кивнул и взялся за следующее письмо.

«Уважаемый товарищ Эква-Пырись, — читал он. — Спасибо за письмо. С парашютом прыгала я уже давно, но товарищ мой, с которым я прыгала, пропал без вести, и поэтому ваш привет ему передать не могу. Я долго болела и поэтому не помню, о чем я писала вам в предыдущем письме. Извините, пожалуйста.

С уважением, Клара Ройд».

— Дура, — тяжело прошептал Банов и вздохнул. — Ничего не поняла!

Опустил руки на колени. Посмотрел тоскливо на огонь, облизывавший еловые ветки с уже обгоревшими иголками.

— Товарищ Банов, гляньте-ка! — снова прозвучал голос Кремлевского Мечтателя. — Гляньте-ка сюда! Банов нехотя поднял глаза.

На этот раз в руках старик держал толстую книгу. Банов прочитал: Лев Шейнин, «Записки следователя».