Услышав, как Кузьма читает зэковские баллады, старик открыл рот, и сидевший напротив него Марк ощутил в воздухе что-то неприятное.

За «концерт» старик заплатил хорошеньким куском сала, но минут через пятнадцать после их ухода Юрец вернулся и отрезал от этого куска половину себе.

Солнце уже заползло на нары. Марк, пододвинув клетку с Кузьмой к солнечному лучу, сам тоже устроился поудобнее и раскрыл книгу речей товарища Тверина.

Глава 43

Глава 43

Красный Первомай Краснореченск встречал новыми трудовыми победами. Закончилось строительство второго цеха по производству питьевого спирта. Добрынин и Ваплахов получили по премии и по медали «За доблестный труд». Добрынин на всю премию купил книг, а Ваплахов — облигаций государственного займа.

Утром первого мая они пришли на завод, чтобы влиться в колонну демонстрантов, но неожиданно их вызвал директор Лимонов. Он сообщил народным контролерам, что отныне их место во время всех государственных праздников — на торжественной трибуне. Туда они и отправились.

Стоять на торжественной трибуне в ожидании начала демонстрации было почетно и приятно. Рядом, переступая с ноги на ногу, стояли ответрабы Краснореченского горкома и горисполкома, стояли в парадной военной форме полковники, подполковники и два генерала.

Заиграл военный духовой оркестр.

Добрынин и Ваплахов, как и другие, стоявшие на трибуне, повернули свои головы в ту сторону, откуда должны были прийти первомайские колонны демонстрантов.

Широкая центральная улица, носившая название Профсоюзная, была пока пуста, но звуки духового оркестра, метавшиеся над улицей и над площадью, в которую эта улица вливалась, настолько все оживляли, что казалось — мимо маршируют, старательно чеканя шаг о булыжную мостовую, невидимые колонны рабочих и работниц славного города Краснореченска.

Добрынин закрыл глаза и сразу ощутил на веках тепло утреннего весеннего солнца.

Ваплахов тоже щурил глаза. Легкий ветерок шевелил его седые волосы. На душе было спокойно и радостно. На душе был праздник, и Ваплахов думал о том, что точно такой праздник сейчас, наверно, на душе у Тани Селивановой. И не страшно, что она еще не написала ему. Главное — это то, что он ей написал, и ей теперь известны его мысли и чувства. И есть у Тани Селивановой его фотография. Может быть, сейчас эта фотография в строгой рамочке стоит на тумбочке у изголовья ее кровати, а, может. быть, она хранит его портрет на своем рабочем месте в шинельных мастерских.

Над горизонтом Профсоюзной улицы появились сначала флаги и транспаранты, а затем уже показались и люди, празднично одетые, широко улыбающиеся, кричащие «Ура!».