— А как же…

— Кувшин — это пережиток прошлого. Мне тесно в его стенах, словно гордому кораблю пустыни в оазисе из трех пальм, там нет простора для истинного полета мысли, для творческого роста…

— Но ведь есть такое понятие — «родина»? — возразил я.

— И чем слаще там есть — тем понятнее, что это родина.

— Ты поэт или циник?

— Вай! Поэт, разумеется. Но на жизнь реально смотрю.

— Ага… по понятиям, — скривился я. Этот философ из кувшина кого хочешь заболтает, а там люди в ожидании томятся. Князь Торригон в седле переминается, словно по нужде хочет отлучиться, да положение не велит. А может, и вправду хочет, поди, люди всю ночь в седле, а солнышко-то вон как высоко поднялось. — Значит, в кувшин не полезешь?

— Не полезу.

Возникла у меня мысль разыграть с ним классическую сценку типа: «Как ты такой большой в таком маленьком сосуде поместишься? Пока не увижу — не поверю», но хорошие отношения, сложившиеся у нас в последнее время, не позволяют поступить столь коварно. Да и чем кувшин затыкать? Пальцем разве. Так боязно…

— Не хочешь в кувшин, — предложил я, — пошли, в комнате посидишь.

— Вай! Какие проблемы… — всплеснул руками джинн. И, наклонившись к моему уху, заговорщицки прошептал: — А может, мне при переговорах рядышком с тобой посидеть? Дымок из ноздрей попускать, электрические разряды из глаза в глаз погонять. Помиротворничать, одним словом.

— Почему нет?

— Я готов, — заявил джинн, одним движением сменив халат на камуфляжный бронежилет, а тюбетейку на голубую каску. — Запускать?

— Запускай, — разрешил Седой Пантелей, выходя на крыльцо и нарочито тяжело опираясь на резной посох.

— Заходите, гости дорогие, — белозубо оскалился джинн, дополнив свой прикид широкими зеркальными очками, извлеченными из кармана. И, легко вытащив из пазов засовы, потянул створки ворот в разные стороны. Они со скрипом распахнулись, но столь настойчиво ломившийся внутрь имперский князь не поспешил воспользоваться представленной возможностью — он замер, не отрывая взгляда от ставшего навытяжку джинна.

— О, князь, давненько не виделись! — Изобразив искреннюю улыбку, я взмахнул рукой.

Не отвечая на мое приветствие, Торригон Багрон спрыгнул с коня и, чеканя шаг, приблизился к настоятелю забавицевского собора.

— Я — имперский князь Торригон Багрон, страж меча, трона и Великой короны империи Евро, — представился он.

— Настоятель Забавицевского собора Триединого дракона Седой Пантелей, — в тон ему ответил ведун. И без долгих предисловий поинтересовался: — И что значит ваше вторжение?

— Это не вторжение.