На секунду сознание Адама захлестнули картинки цирковой жизни. Цирк вообще-то дело скучное, когда его уже установили. По телику и то больше интересного показывают. Но вот когда его
Бесполезно.
Он печально покачал головой.
– Не могу я никуда идти, – сказал он. –
Все помолчали.
– Адам, – робко спросила Язва, – что же все-таки случилось ночью?
Адам пожал плечами.
– Да так, ничего особенного, – ответил он. – Всегда одно и то же. Просто хочешь помочь, а на тебя смотрят так, словно ты кого-нибудь зарезал, и вообще…
Они снова помолчали. ЭТИ во все глаза смотрели на своего павшего вождя.
– А тогда когда тебя выпустят, а? – спросила Язва.
– Никогда. Буду здесь сидеть год за годом, много-много лет. Когда меня выпустят, я буду уже полный старик, – ответил Адам.
– А завтра? – спросил Уэнслидейл.
Адам оживился.
– А
ЭТИ колебались. Преданность – великая вещь, но ни одного солдата нельзя вынуждать выбирать между собственным военачальником и цирком со слонами. Они убежали.
Солнце сияло по-прежнему. Все так же пел дрозд. Бобик понял, что от хозяина ничего не дождешься, и принялся гоняться за бабочкой в траве у изгороди. Это была основательная, надежная, непроходимая изгородь из плотных, тщательно подстриженных зарослей бузины, и Адам всегда это знал. За ней простирались широкие поля, наполненные чудесной грязью канавы, сады, в которых висели зеленые яблоки и неуклюже бегали злобные садоводы, а еще цирки, и ручьи, которые можно запрудить, и стены и деревья, словно созданные для того, чтобы на них залезали…
Но сквозь изгородь не пролезть.