— Ты пей, пей, не спрашивай, плохого не дам, — ласково сказала Маланья.

Серый мгновенно пришел в себя и перестал гладить гирю. Толян и Колян не шевельнулись, но оба раскрыли глаза.

Шеф взял стакан, приблизил его к правому, здоровому, глазу и, принюхавшись, осведомился:

— Аспирин?

— Ага! — коротко ответила Маланья, с трудом удерживаясь от того, чтобы не двинуть шефу по челюсти.

На лице Эдика разлилась идиотская улыбка. Он выдохнул воздух, одним глотком осушил стакан, но так и не вдохнул. Совершенно круглыми глазами он уставился на Маланью. И старуха не выдержала:

— Ты чего не дышишь-то? — испугалась она.

По щекам шефа градом покатились крупные слезы, он выронил стакан, судорожно вздохнул и повалился на кровать.

— Ну вот, теперь как новенький! — обрадовалась Маланья, глядя, как лицо шефа лиловеет на глазах. Одно ее беспокоило, что время от времени Эдик сгибался пополам, как червяк, и так же быстро разгибался.

«Подушку бы рогами не проткнул, — забеспокоилась бабка, — может, ему лучше полено под голову подложить? Стукнется раз-другой и затихнет!» — Однако подойти ближе чем на метр она не решилась. Побоялась рогов.

Между тем шеф сгибался и разгибался со всевозрастающей амплитудой и в какой-то момент начал расплываться, исчезать в быстрых колебаниях. В воздухе явственно запахло озоном.

Зачарованные зрелищем братки даже не услышали, как стукнула калитка и противный голос Лисипицина захныкал под окном:

— Отдайте мои тридцать процентов! Иначе я буду жаловаться! Где ваш шеф?

— Тута я! — крикнул Эдик, выпадая из прозрачности, мокрый от пота и с перекошенным лицом. — Иди на фиг, пока не убил!

— Ухожу, ухожу, — вежливо откликнулся Лисипицин. — Я просто напомнил!

— А ну пошел! — загомонили братки. Серый замахнулся гирей и вмазал Толяну. Тот ласточкой вылетел в окно и грохнулся прямо на Лисипицина.

— Убивают! — взвизгнул Рудольф и пустился наутек.

Толян, ни слова не говоря, залез в окно и снова улегся на кровать.

Утро было тихим, безоблачным и обещало прекрасный день. Однако братки пребывали в скверном расположении духа. Почему-то хотелось спать, и опять же неизвестно почему у всех четверых ныли рога.

— Подъем! — гаркнул наконец шеф, но вместо бодрого крика вышел какой-то дребезжащий петушиный пассаж.