– Г-г-гы!.. – завопил Моисей, тыкая своим посохом в сторону Рабиновича.

– Да пошел ты, – буркнул Аарон, расстроенный тем, что ритуал принесения агнца в жертву так и не удалось довести до конца. – Раз ты такой умный, сам с этими идиотами и разговаривай.

– Ну-ка, переводи. Не отлынивай, – наставил его Рабинович на путь истинный. – Что Моисей сказал?

– Ничего умного, – пуще прежнего заворчал старец, но свою интерпретацию пространной речи брата все же выдал «на гора». – Благодарит он вас за спасение и спрашивает, какого хрена вы на занятия приперлись. В нашу религию обратиться желаете?

– Ничуть, – хмыкнул Сеня. – А пришел я сюда только для того, чтобы вы поторопили переселенцев. Из лагеря давно пора выходить. Иначе я боюсь, что с такими темпами передвижения вы сами до пришествия в Землю обетованную точно не доживете.

Особых возражений у старцев не возникло. Оба патриарха дураками не были и понимали, что в данной ситуации, как и у большевиков в октябре семнадцатого, промедление смерти подобно. Моисей быстренько свернул занятия, восхвалив напоследок бога за ниспосланную сверху манну. Сеня усмехнулся, но промолчал – нечего было народ крамольными мыслями развращать. Тем более что в скором времени такая пища сынам израилевым надоест и еще неизвестно, на ком они за подобный рацион свою злобу вымещать надумают.

Моисей что-то слишком сильно растянул свою хвалебную прощальную речь, и Сене пришлось снова вмешаться. На этот раз еще более бесцеремонно. Рабинович просто сгреб старца в охапку и потащил туда, где дежурные уже снимали штабные палатки. Моисея-то Сеня утащил, а вот за Аароном пришлось возвращаться. Совершенно не заметив того, что переводить уже нечего, старец продолжал вопить с вершины бархана, пугая аборигенов всемогуществом господа. Рабинович вздохнул, оставил Мурзика стеречь Моисея и, вернувшись за его старшим братом, притащил оного с собой.

– Это милицейский беспредел! – всю дорогу вопил возмущенный патриарх. – Не смейте душить свободу слова. Я еще не все сказал, и вы горько пожалеете, что посмели применить ко мне карательные методы! Жаловаться буду. Прямо в министерство… – старец замолчал, поскольку бессердечный Жомов, уставший слушать душераздирающие вопли, стукнул его в лоб кулаком.

– И на хрена ты его так? – поинтересовался Рабинович, опуская вниз бездыханное тело старца. – Пенсионер все-таки.

– А орет, как пионер, – отмахнулся омоновец. – Да не расстраивайся ты. Ничего с твоим Аароном драгоценным не случится. Полежит пару минут, и даже голова потом болеть не будет. Что я, бить не умею? Сам прекрасно знаю, когда кости нужно ломать, а когда ласково с человеком обращаться.